— Да, — пробормотала Фиба. — Новости действительно добрые.
— Теперь мне пора. Когда вернусь, смогу порассказать вам немало занятного из жизни римского высшего общества…
Ни Фиба, ни остальные девушки не заметили иронии. Новостям они обрадовались куда меньше, чем ожидала Лисандра. Может, им было страшновато, воительницы сомневались, сумеют ли они соответствовать тому высокому примеру, который она собиралась им показать?
Это в самом деле будет непросто.
Но перво-наперво ей предстояло заплатить оговоренную цену…
XXIV
Когда они кончили с нею возиться, Лисандра едва узнала себя.
Небольшая армия девушек-рабынь, которым ее отдали на расправу, попросту стерла облик спартанки, сотворив вместо нее какую-то иную, незнакомую женщину. Ее лицо сперва выбелили мелом, после чего на щеках красной охрой нарисовали румянец. Той же охрой, только гуще замешанной, покрасили губы. Брови густо зачернили, а по векам прошлись раствором шафрана. Волосы зачесали наверх и уложили в прическу, по словам рабынь, соответствовавшую последней моде. Шаткое сооружение удерживала уйма шпилек, бесконечно раздражавших Лисандру. Ей приходилось все время бороться с позывом повыдергивать их из волос.
Ее облачили в длинный чисто-белый хитон в эллинском стиле, руки украсили браслетами весьма недешевого вида. Девушки ахали и охали, любуясь своей работой. Они поднесли ей зеркало из полированной бронзы, Лисандра глянула на себя и нашла, что выглядит глупо. Щеки спартанки полыхнули краской стыда, она вскочила… и едва не утратила равновесие. Ей показалось, что ее подвесили к потолку за волосы, намотанные на железную проволоку.
«Да что же это за наказание такое! — сердито подумала она. — И как только женщины соглашаются подвергаться подобным мучениям?»
— Я просто раскрашенная кукла! — пожаловалась она одной из девушек. — Может, мне стоило бы походить на себя саму, а не на какую-то размалеванную флейтистку!
Рабыня, к немалому раздражению Лисандры, лишь захихикала.
— Не глупи, — сказала она. — Ты стала прямо красавицей!
— Дурой я стала, вот кем. — Воительница заглянула в большие прозрачные глаза девушки и увидела в них одно лишь недоумение.
Она с возмущением мотнула головой, вдруг поняв, что все мысли этих рабынь были заняты прическами, румянами, белилами для лица… да еще сплетнями о том, кто с кем спит.
— Ладно, пошли, куриные твои мозги. Мне пора!
— Куриные мозги!.. — воскликнула девушка, и ее товарки отозвались смехом. — Какая ты смешная, Лисандра!
Спартанке до смерти захотелось придушить маленькую пустоголовую дрянь. Она во всех деталях представила себе, как это делает, и ей стало чуточку легче.
Рабыни проводили ее через охраняемые помещения под ареной. Естественно, появление спартанки в подобном обличье другие гладиатрикс встретили весьма обидными выкриками. Лисандра внутренне кипела, очень просто объясняя себе их поведение. Надо же было такому уважаемому бойцу, как она, появиться в столь дурацком наряде! Впору было немедленно умереть от смущения, но, конечно, этого не случилось.
Дальше все стало еще сложнее. У самого выхода девушка заметила Катуволька, сидевшего в обществе Сорины. Галл вскинул глаза, прищурился на нее в полутьме, но узнал не сразу. Лисандра понапрасну попыталась сделать вид, будто вообще его не заметила.
— Так-так, — протянул он, подходя. — И что это тут у нас?..
Сорина насмешливо улыбалась у него за плечом.
— Меня пригласили на пир к правителю, — сказала Лисандра.
Со времени того памятного разговора, когда галл сознался спартанке в своих чувствах и был ею отвергнут, он упрямо отказывался иметь с нею дело, ограничиваясь нехорошими взглядами и неразборчивым бормотанием на родном варварском наречии. Однако похоже было на то, что ее появление в этом глупом наряде давало повод для шуточек, пренебречь которым было бы просто грешно. Лисандра решила напасть первой, подпустить яду, целясь в его спутницу.
— Прокуратор пожелал провести время в обществе лучшей гладиатрикс этих игр.
Говоря так, она смотрела не на него, а на Сорину.
— На пир! — захохотал Катувольк, дыхание которого отдавало противным египетским пивом. — Ну, мы-то с тобой знаем, что происходит на этих цивилизованных пирах, правда, Сорина?
— Вот уж воистину, — скривила губы эта старуха. — Иди, развлекайся, шлюха накрашенная. Еще до конца ночи тебя пронзят столько раз, что твоя промежность будет зиять, словно врата Хель!
Лисандра отшатнулась, пораженная грубой прямотой, до которой амазонка позволила себе опуститься.
— Вот уж сомневаюсь, — с презрением проговорила она. — Я, в отличие от тебя, не раскидываю ноги перед всеми и каждым, кому это может понравиться.
Мысленно она поздравила себя с тем, что поддела разом и Сорину, и Катуволька. Не будет она им девочкой для битья, пускай не надеются!
Однако удар оказался даже метче задуманного. Сорина зарычала от ярости и рванулась вперед.
Лисандра отскочила прочь и мгновенно приняла боевую стойку. Она была готова кулаками вбить эту дикарку по уши в землю, но Катувольк успел схватить рассвирепевшую амазонку в охапку и отшвырнуть ее за себя.
— Эта эллинка не стоит того, чтобы ее бить! — выкрикнул он.
Девушки-рабыни, сопровождавшие Лисандру, испуганно завизжали и бросились кто куда, лишь бы не попасть под руку Сорине.
Та смотрела на Лисандру с испепеляющей ненавистью. Спартанка в ответ лишь хмыкнула. По ее мнению, в этой стычке проигравшей осталась старуха.
«Больно лишь то, что Катувольк обратился против меня, — подумала девушка. — Почему?.. Я ведь никогда не давала ему никаких надежд, ни разу даже не намекала, что между нами могло быть нечто большее, чем простая дружба. Откуда же такая внезапная враждебность?.. А он, похоже, еще и внезапно сдружился с Сориной. С какой бы это стати?.. Может быть, не сумев завоевать меня, этот галл тотчас утешился на стороне?.. Как-никак он варвар, а что с них взять!»
Лисандра отвернулась от них и ушла, не оглядываясь.
* * *Девушки проводили ее до паланкина, ожидавшего за линией охраны. К нему оказались приставлены шестеро здоровенных носильщиков, впереди и позади шли по четыре легионера. Уж конечно, ланиста побеспокоился, чтобы с его ценной собственностью ничего не случилось.
Украшения и прическа мешали Лисандре откинуться на подушки и немного расслабиться в дороге.
«Да, отдохнешь тут, пожалуй!» — хмуро сказала она себе.
Перепалка с Сориной и Катувольком на время отвлекла ее от раздумий о пире в доме правителя, но теперь, оставшись одна, Лисандра о том только и думала. Ей пришлось сознаться себе, что она, в общем, побаивалась того, что мог принести наступающий вечер. Бывшая жрица могла только молиться, чтобы злобное замечание Сорины оказалось далеким от истины. Только представить, что ее вот так будут использовать…
Лисандра содрогнулась.
Спартанку пугала даже не столько мысль о мужском вторжении в ее тело. Они с Эйрианвен часто обсуждали это. Подруги сообща пользовались кое-какими штучками, и Лисандра нашла упомянутое проникновение даже весьма приятным. Но то, что ей, судя по всему, предстояло… Тут ведь не будет ни нежности, ни заботы, ни ласки. Ей придется стать простым сосудом, в который кто-то будет изливаться для своего удовольствия.
Сегодня рабство оставит на ней еще одну несмываемую печать.
Даная была права, рассуждая о том, что жизнь в качестве гладиатрикс давала определенную степень свободы. Понятно, это занятие было весьма рискованным. Однако Лисандра солгала бы самой себе, взявшись утверждать, будто сама эта опасность не привлекательна. Да что там, жизнь в луде по суровости не шла ни в какое сравнение с ее юностью, проведенной в школе, к тому же давала ей возможность славить Афину кровавыми боевыми деяниями. Пусть это была древняя, во многом отживающая традиция, но Лисандра чувствовала, что благодаря ей ее жизнь обретала смысл.
Сегодня же… Сегодня она собиралась принести благородную жертву во имя облегчения жизни подруг. Спартанцам было свойственно не уклоняться от исполнения долга. Вот только внутри нее поселился страх. Одно дело — ласковое проникновение той самой штучки, направляемой любящими руками Эйрианвен, и совсем другое — когда ее прижмут к ложу и примутся насиловать. Ведь именно это будет делать тот старый сенатор.