— Работа копейщика состояла в том, чтобы заставить врага ввязаться в бой, завязнуть, застрять. После чего тяжелая конница наносила решающий удар, завершавший сражение. Так произошло при Херонее, так одержали все свои победы Александр и Филипп.
— Но это не объясняет, почему с фалангой так легко справились наши легионы, — горячо возразил Валериан. — Не уходи от сути, гладиатрикс!
Лисандра посмотрела на него, как на коровью лепешку, в которую ее угораздило вляпаться.
— Я уже говорила тебе, что Рим увидел лишь тень той фаланги, которая существовала когда-то. Если бы ваша юная республика столкнулась с армиями Филиппа или Александра, не исключено, что мы поменялись бы ролями за этим столом.
— Ты меня оскорбляешь!
— Нет, — сказала Лисандра. — Тебя оскорбляют убожество твоих военных познаний и неразумное упрямство в споре, трибун. Римским военачальникам следовало бы получше разбираться в истории. И Пирр, и Ганнибал едва не довели Рим до поражения. А ведь их фаланги не шли ни в какое сравнение с теми, которые посылал в бой Александр.
— Удивительная рабыня!.. — хмыкнул Валериан, жестом приказывая подать еще вина. — Да ты, как я погляжу, знаток не только истории, но и тактического искусства!
— Конечно. — Лисандра позволила себе толику самодовольства. — Нас очень неплохо обучали в храме Афины…
Девушка не стала продолжать, но взгляд, которым она наградила Валериана, должен был ясно объяснить ему, что он, по ее мнению, не относится к числу хорошо образованных людей.
— Ты была жрицей? — подал голос Фронтин.
Кажется, он решил вмешаться, чтобы ее спор с Валерианой не превратился в простой обмен оскорблениями.
— Да, правитель, — кивнула Лисандра. — Прежде чем попасть сюда, я жила под сенью Афины.
— Я кое-что слышал о вашем жреческом союзе, — к ее удивлению, заметил Фронтин. — Весьма в духе Спарты. Они там воспитывают и обучают вас точно так же, как и мужчин. Вот чем, стало быть, объясняется твое знание боевого искусства.
— Именно так, — подтвердила Лисандра.
— Почему же твое сестринство не сделало никакой попытки тебя разыскать, выкупить на свободу?..
— Они, вероятно, считают, что я умерла. Что ж, для той прежней жизни я и вправду мертва…
Девушку и саму поразили эти слова, вырвавшиеся так внезапно, но в них была сущая правда.
— Я не могу вновь стать прежней. Беда заставила меня пережить тяжкий внутренний разлад, но пришел мудрый человек, жрец, и сказал мне, что я могу славить Афину, сражаясь на арене. Да, теперь я рабыня, зато имею возможность славить свою богиню, принося ей кровавые жертвы, и вести беседы с правителем Малой Азии. Одна моя подруга как-то сказала, что арена дарует нам вольность, о которой свободным женщинам не приходится даже мечтать. Мне кажется, она была права.
— Ты равняешь себя со свободными женщинами? — ядовито поинтересовался Валериан.
— Я не состою на побегушках ни у одного мужчины, — со значением проговорила спартанка, глядя на Фронтина. — Я живу своим искусством и владею им лучше многих других. Я не трачу день за днем, возясь с детьми и угождая прихотям мужа, совершенствую умения, которым посвятила всю свою жизнь. Так я понимаю замысел Афины, так исполняю его, служу ей и не считаю себя невольницей.
— Не состоишь ни у одного мужчины на побегушках?.. Что это за речи? Ты — рабыня, а я — римлянин! Пожелай я, и твоя голова окажется у меня на подушке. Будь уверена, я уж сумею преподать тебе твердый урок.
«Ну все, хватит, — сказала себе Лисандра. — Приличия приличиями, но от состязания в образованности и остроумии Валериан перешел к прямым оскорблениям, а этого я терпеть не намерена».
— Ты слишком много выпил, трибун, — хмыкнула она. — Что-то сомнительно, чтобы твой урок оказался достаточно твердым.
Бравый вояка, как и следовало ожидать, вскинулся с ложа и занес руку, чтобы съездить наглую невольницу поперек физиономии, но Лисандра опередила его. Она уже стояла на ногах, глаза девушки полыхали холодным огнем. Ее винный кубок громко прозвенел, ударившись о каменный пол, и гости начали поворачивать головы. Молодой римлянин ощутил на себе множество взглядов, сперва замешкался, потом опустил руку.
Наконец он повернулся к Фронтину и деревянным голосом выговорил:
— Прошу простить меня, правитель. Я должен покинуть твой пир, ибо едва не забыл о важной встрече, которая мне назначена.
Прокуратор холодно улыбнулся, кивком отпустил Валериана и проводил его взглядом. Трибун шел прочь нетвердым шагом, заметно покачиваясь.
Когда он скрылся за дверьми, Фронтин повернулся к Лисандре.
— Пойдем, — сказал он ей, поднимаясь. — Давай пройдемся.
Она пристально взглянула на него, потом согласно кивнула, но руки, поданной римлянином, не приняла.
XXVI
— Пора прекратить это, — объявила Сорина, глаза у которой были свирепые.
Эйрианвен пожала плечами и снова уткнулась в чашу с питьем.
— Не пойму, какое тебе дело до этого, — сказала она. — Понятно, ты предводительница нашей общины. Но я сама буду решать, с кем мне заниматься любовью.
Они с Сориной сидели поодаль от прочих воительниц. Вернее, это все остальные мудро сочли за благо оставить Гладиатрикс Приму и Гладиатрикс Секунду наедине. Сорина решила этим воспользоваться, чтобы окончательно разобраться с Эйрианвен, все крепче привязывающейся к Лисандре. Дакийка видела, что взаимное чувство двух молодых женщин крепло день ото дня. Ее неодобрения было явно недостаточно для того, чтобы заставить британку одуматься.
Значит, следовало поговорить с ней напрямую.
— Я ведь не по злобе тебе это говорю, Эйрианвен. Я хочу тебя защитить! Ты ступила на путь, ведущий к беде. Неужели ты сама этого не видишь?
Прекрасная силурийка подняла глаза.
— Я вижу, что ты стареешь, Сорина, и осень наполняет тебя горечью.
Амазонка вскинула голову, как от пощечины.
— Пока эта особа здесь не появилась, ты никогда не говорила со мной так! Она лишила твою душу ясности, Эйрианвен! Это как заразная хворь! Все понимают, куда дело идет, кроме тебя самой! Даже Катувольк, который с ума по ней сходил, наконец понял, что она в действительности собой представляет.
— Галл обиделся на нее, потому что она его отвергла, — сказала Эйрианвен. — Таковы уж мужчины. Ты мне сама про это рассказывала. Я просто не хочу больше обсуждать с тобой Лисандру. — Силурийка так пристукнула чашей по столу, что некоторые товарки оглянулись на них. — Это ты утратила душевную ясность, а вовсе не я. Горечь и злоба сожгут тебя изнутри, если ты их не превозможешь.
— Твоих советов мне только и не хватало, соплячка! Не забывалась бы ты! — наклоняясь вперед, предупредила Сорина. — Нос еще не дорос оспаривать у меня главенство!
Эйрианвен вздохнула, ее плечи поникли. Вспыхнувший было гнев покинул ее.
— Я вовсе не собираюсь бросать тебе вызов, Сорина. Я просто нашла себе малую толику счастья… неужели ты мне завидуешь или ревнуешь?
— Не в том дело. Это мнимое счастье на самом деле губит тебя, а ты и не замечаешь. Я всего лишь хочу избавить тебя от страдания, которое ты готова на себя навлечь. Подумай!.. Пока мы здесь разговариваем, твоя Лисандра пьет вино с правителем Фронтином и, разумеется, уже ноги перед ним раздвигает. Повторяю, подумай об этом, силурийка! Когда в следующий раз приникнешь губами к ее лепесткам — вспомни, кто успел там побывать!
При упоминании о Фронтине Эйрианвен заново ощетинилась, и Сорина поняла, что стрела попала в цель.
— Да, — прошипела она. — Твои чувства достаточно ясно отражаются на лице… Ты ведь больше не уверена в ней и в своих чувствах к этой римской подстилке, правда? Я даже скажу тебе, что произойдет дальше. Она станет клясться, будто пошла туда против своего желания. Так вот, это будет очередной ложью. Мы с Катувольком видели, как она уходила — надушенная и раскрашенная, точно шлюха! Знай же, что под маской целомудрия скрывается распутница!