Галл невольно расхохотался.
— Палка, да она тебя на завтрак проглотит! И выше на целую голову, и дерется получше твоего…
— А я любовных сражений никогда не боялся, — расплылся маленький парфянин. — Представь только, как мы с ней сойдемся. Беленькая и черный, мягкое с твердым!..
— Нет, я точно сейчас блевану, — согнулся от хохота Катувольк.
Ничего более непристойного, нежели Палка, бьющийся в судороге страсти, вообразить было невозможно.
— Нанял бы ты себе шлюху, — посоветовал он парфянину. — Опустошись как следует и не изводи нас больше такими вот умствованиями.
Идея Палке понравилась. Он немедленно обвел заведение взглядом.
— Хочешь, вместе повеселимся?
Катувольк покачал головой.
— Нет. Я, пожалуй, лучше пройдусь.
— Опять в тот лупанарий потащишься? Искать ту… ну, как там ее звали-то?
— Дорис.
— А, ну да. — Палка так и лучился, готовя подначку. — Дорис. Милая Дорис… Ты, небось, уже целое состояние туда перетаскал! Вот что такое спятивший галл. Ты не забыл, что шлюхи здесь дармовые? За все платит ланиста.
— А я подожду, пока она кончит работу, — сказал Катувольк. — Я просто… быть с ней люблю.
Он и сам услышал, насколько глупо прозвучали эти слова.
— Так ты что же, и подол ей не задираешь? — Палка даже не заржал, а просто взревел от веселья. — И это Катувольк, наша гордость! Наш галльский петух!.. С ума сойти! Сперва Лисандра, а теперь еще эта…
Катувольк сдвинул брови, наливаясь краской гнева и смущения, но Палка вдруг притих, на его лице нарисовалась улыбка.
— Повезло тебе, парень. Завидую, — проговорил он в кои-то веки без насмешки. — Нам так редко удается забыть о том, куда мы попали и в кого превратились. И как же это здорово, если Дорис вправду делает тебя немножко счастливей!
— Ты в самом деле так думаешь?
— Ну, по крайней мере, она вылечила тебя от Лисандры, — заметил наблюдательный Палка.
— Это верно, — кивнул Катувольк. — Честно тебе скажу, с тех пор как встретил Дорис, я больше не могу сердиться на Лисандру. Я с ней вел себя глупо. — Он махнул девушке-рабыне, требуя еще пива. — Она не могла бы стать женой мне и никакому другому мужчине. Об этом говорит все ее воспитание и то, как переменила ее жизнь в луде, которая хоть кого переменит, — добавил он тихо. — Для нее каждая победа — глоток свободы, лишнее подтверждение ее веры в собственное величие.
Палка негромко рассмеялся.
— Согласись, для бабы она действительно жуть какая головастая. Редко встретишь такую. Как по-твоему, все спартанки такие?
— Не знаю. Думаю, вряд ли.
Палка вновь стал серьезен.
— Сорина здорово обозлится, если вы с Лисандрой помиритесь. Особенно теперь…
Катувольк нахмурился. Он сам был кельтом и понимал неизбежность боя Сорины с Эйрианвен. Не принять брошенный вызов значило погубить честь. Зато любовные дела Эйрианвен и Лисандры никого, кроме них самих, не касались. Даже предводительница общины имела здесь очень мало прав для вмешательства. Катувольк сказал об этом Сорине, и дело кончилось ссорой.
— Мне жаль, что у них до этого дошло, Палка, — сказал наконец молодой галл. — И Эйрианвен, и Сорина — они обе по-своему хороши, но в том, что касается любви, нашей амазонке точно шлея под хвост попала. Сама она говорит, будто Лисандра должна непременно совратить общину и привести ее к гибели. Я думаю, правда состоит в том, что Сорина ревнует. Конечно, она показала себя добрым другом, когда мне было худо… Но она любит Эйрианвен, словно дочь родную. Ее без ножа режет то, что девчонка прилепилась к Лисандре, а сама Сорина вроде бы отодвинулась на второе место. Может ли она этакое спокойно перенести?
Палка грустно покачал головой.
— Да, — сказал он. — Если уж один варвар бросает вызов другому, то пути назад нет у обоих. Кто-нибудь непременно умрет. В любом случае это будет большая потеря.
— Еще какая, — согласился молодой галл. — Сорина места себе не находит, думая о том, к чему привела эта ссора. Ей предстоит драться насмерть с британкой, которую она привыкла считать почти дочерью. Наверное, она очень жалеет о случившемся, но деваться ей некуда. Такие слова назад не берут! А ведь закрой Сорина глаза на любовные шашни, до непоправимого не дошло бы.
Некоторое время мужчины молча потягивали пиво.
«Если бы на месте Эйрианвен оказалась любая другая женщина, то все кончилось бы иначе, — думал Катувольк. — Но Эйрианвен… Такая прекрасная, со всех сторон совершенная, прямо богиня, ступающая по земле… Действительно, столько достоинств редко сочетается в одном человеке. Телесная красота, добрый и дружелюбный характер, не говоря уже о бездне знаний, унаследованных от отца-друида. В общем, о лучшей наследнице Сорине трудно было мечтать, но Эйрианвен угораздило по уши влюбиться в гречанку!»
— Ну, пойду я к Дорис, — поднимаясь на ноги, сказал Катувольк.
Палка тряхнул головой, словно отгоняя мрачные мысли.
— Думаю, ты все же беспросветный дурак, если отказываешься острожить в этом пруду бесплатную рыбку. Ладно, катись отсюда и оставь настоящим мужикам настоящие мужские дела.
Палка подмигнул Катувольку, вылез из-за стола и отправился на поиски девиц.
Молодой галл оставил его развлекаться, а сам бодрым шагом направился привычной дорогой. Он лишь недавно познакомился с Дорис, но уже чувствовал искреннюю привязанность к ней. Наставника воительниц менее всего волновал способ, которым она зарабатывала себе пропитание. Его собственное ремесло временами тоже дурно попахивало. Те, кого он воспитывал и обучал, чаще всего погибали до времени или, хуже того, становились никчемными, беспомощными калеками.
Катувольк мотнул головой, злясь на себя за то, что разговор с Палкой настроил его на такой грустный лад. Впрочем, горечь рассеялась сама по себе, стоило ему увидеть дом, где работала Дорис. Она уже ждала его, стоя в дверях. Ее труды на сегодняшний вечер были завершены. Девушка поспешила навстречу Катувольку, и ее торопливый шаг наполнил радостью его сердце.
XXIX
В стенах комнатки металось эхо воплей толпы зрителей, бушевавшей снаружи. Ритмичные выкрики достигали глубочайших подземелий в недрах амфитеатра, проникая сквозь камень словно бы отзвуками яростной, бьющейся музыки. Лисандра хлопотала вокруг Эйрианвен, умащивая ее тело маслом.
— Это для меня прежде всегда делала Сорина, — едва слышно прошептала британка.
— Не думай о ней так, — посоветовала Лисандра. — Она просто враг. Без имени, без лица.
— У нас так не принято, — ответила Эйрианвен. — Пусть мы и сходимся в поединке, но должны почтить одна другую.
— Ты ее почтишь, — не без колкости проговорила Лисандра. — У тебя будет для этого вполне достаточно времени, когда она свалится мертвой. Знаешь, я не очень долго была с ней знакома, но успела понять, что рука у нее сегодня не дрогнет. Если у тебя будет возможность ее поразить, то бей, не испытывая сомнений!
Эйрианвен ослепительно улыбнулась.
— Лисандра, а ты не думала о том, чтобы сделаться наставницей?
Та легонько ущипнула ее за нос, отчего Гладиатрикс Секунда рассмеялась и на какое-то время отвлеклась от мрачных раздумий.
— Уж верно, — сказала Лисандра. — Я справлялась бы с этим получше тех недоумков, с которыми нам приходится иметь дело сейчас.
Она отступила назад, придирчиво оглядела свою работу и удовлетворенно кивнула.
— Кажется, я ни пятнышка не пропустила… Слушай, а ты точно уверена, что не наденешь даже и сублигакулум? Никто ведь не приказывал тебе драться совсем нагишом. — Эйрианвен открыла было рот, но Лисандра вскинула руку. — Дай угадаю. Опять обычай ваших племен?
— Да, — кивнула силурийка. — Одна из нас уйдет из этого мира — голая, как и пришла. Нагота подчеркивает, что мы бьемся как равные. Доспехи не отведут ни единого удара. Тело против тела, меч против меча…
— Жаль, что спорить вы будете не о том, кто красивее! — Лисандра принудила себя улыбнуться, хотя ее сердце порывалось выскочить из груди от тоски и тревоги.