— Я поправлюсь, — коротко бросила она.
С гораздо большим удовольствием девушка попросту промолчала бы, но поступить так значило бы опуститься до уровня варварки.
Сорина, морщась, с трудом приподнялась на постели, и Лисандра презрительно скривила губы. Спартанцы чувствовали боль в той же мере, что и прочие смертные, но никогда и ничем не выдавали ее — в особенности врагу. Бывшая жрица нимало не сомневалась в том, что достойно переносила страдания, даже пока валялась без памяти или плавала по волнам дурманного сна.
— Я сожалею о том, что случилось с тобой, — сказала Сорина. — Мужчины, которые так поступают, достойны проклятия перед лицом всего женского рода!
Лисандра отшатнулась, как от удара. У старой суки еще хватало безрассудства выражать ей сочувствие!
Это было прямым оскорблением, и спартанка, чувствуя, что вот-вот потеряет самообладание, ответила:
— Ты бы лучше пожалела о том, что убила Эйрианвен!
— А я и жалею, — проговорила Сорина. — Очень жалею. Я любила ее, словно родную дочь. Но драться с ней не в полную силу я не могла. Дать поблажку значило бы оскорбить Эйрианвен.
Старуха очень здорово изображала искреннее раскаяние, но Лисандра не попалась на удочку. У этой особы не получится снять с себя вину, немного поболтав языком.
— Только избавь меня от своего словоблудия, — прошипела она. — Под самую осень своего никчемного существования ты истребила ту, что воплощала собой чистоту, красоту и добро! Твое тщеславие этого потребовало. Ты отняла у нее жизнь и еще заявляешь, будто по-матерински любила ее? Эта любовь, знаешь ли, велит жизнь отдавать за своего ребенка, а ты ее хладнокровно зарезала. Я-то видела, что она билась против тебя не так, как могла бы.
— Лисандра, ты не знаешь обычая наших племен. — Голос Сорины звучал мягко, почти просительно.
— Хватит уже с меня вашей варварской чепухи! Я не Ата, богиня вины, чтобы исповеди выслушивать! Мое тело изранено, это так, но разум в полном порядке. И вот что я тебе скажу!.. На тебе клеймо смерти, старуха. Настанет день, и я убью тебя за то, что ты натворила!
Ореховые глаза Сорины вспыхнули гневом.
— Самонадеянная сучонка, — зарычала она и, пошатываясь, поднялась на ноги. — Я-то хотела примириться с тобой, чтобы позволить Эйрианвен упокоиться с миром! Ты в ответ плюешь мне в лицо! У меня тоже есть гордость. Она превыше той тупой наглости, которой отмечена твоя душа!
— Гордость? Да чем тебе гордиться-то, убийца родни? — Лисандра употребила то самое прозвище, что некогда примеряла на себя Эйрианвен. — Ты давно выдохлась. Ты знала, как трудно Эйрианвен поднять на тебя руку, и использовала это к своей выгоде! Иначе ты нипочем с ней бы не справилась. Так вот, я бросаю тебе вызов! Клянусь Афиной, моей руки ничто не удержит. Твоя смерть не отяготит мою совесть. Клянусь, ничто не доставит мне большего удовольствия, чем вид твоей крови!
— А кишка не тонка? — осторожно делая шаг вперед, осведомилась Сорина. — Я и прежде тебя в землю вколачивала, когда мы сталкивались в луде. Или, может, ты тогда слишком пьяна была, чтобы запомнить? Я опять это сделаю, можешь не сомневаться. С мечом или без меча…
С Лисандры было довольно.
— Давай, попробуй!
Она рванулась вперед, не помня больше ни о чем, кроме одного — добраться до Сорины, выдавить из нее жизнь!..
Их уже разделяло расстояние, позволяющее нанести удар, но тут сильные руки, протянувшиеся откуда-то сзади, обхватили Лисандру и оттащили назад. Она не могла вывернуться и взглянуть, кто же ее сгреб, забилась, яростно завизжала, но хватка была железная.
Встревоженный ее воплями, в комнату стремительно влетел лекарь, и за ним — Палка и Катувольк.
— Во имя огней Гадеса!.. Что здесь происходит?
— Я убью ее!.. — взвыла Лисандра.
Катувольк проскочил мимо нее и схватил в охапку Сорину, ковылявшую к ненавистнице и выкрикивающую оскорбления самого площадного толка. Лисандра попыталась достать ее хотя бы ногой, но этого не позволил сделать проворный парфянин.
— Уберите ее отсюда! — рявкнул лекарь, и извивающуюся спартанку просто вынесли вон.
— А мы-то шли проведать болящую, — пробурчал Палка.
Лисандра еще пробовала отбиваться, и он прикрикнул:
— Да утихни ты наконец!
Она ответила яростным взглядом. Ни на что большее у нее уже не было сил. Двое мужчин молча отнесли ее в закуток и там поставили на ноги.
— Бесподобное поведение перед лицом друга, — проворчал Палка и ткнул подбородком в сторону человека, находившегося за спиной у Лисандры.
Та крутанулась, полная неутоленной злобы… и замерла.
— Здравствуй, сестра, — улыбнулся ей Телемах, но его улыбка тут же погасла. — Не собираешься же ты и меня побить заодно?..
Лисандра выпрямилась, скручивая свой гнев.
— Не принимай на свой счет, брат мой, — сказала она. — Служителям богини не за что бить друг друга. Я не стану срывать на тебе ярость, приберегу ее для той суки, с которой ты меня застал.
— Ну и хорошо. Сядь, пожалуйста. — И Телемах указал ей на скамью. — А то вид у тебя!.. И как только на ногах держишься!
— Я постою, — с вызовом сказала Лисандра.
На самом деле после всех зверств Нестасена ей исключительно больно было сидеть.
— Ну тогда ляг на бок, — посоветовал Телемах.
Лисандра залилась краской отчаянного стыда. Его слова означали, что он был прекрасно осведомлен о случившемся. Однако ее коленки не на шутку подламывались, и она последовала совету. При этом бывшая жрица натянула на лицо маску самого твердокаменного стоицизма, не желая показывать, каким трудным и болезненным было для нее самое вроде бы простое дело — лечь на бок.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она, приняв наконец более или менее терпимую позу.
— Пришел тебя навестить, — ответил Телемах. — Бальб поведал мне, что с тобой случилось несчастье, и попросил заглянуть. Он сказал, что мы с тобой вроде друзья… Это ведь действительно так?
Они с Телемахом встречались всего один раз, но Лисандра про себя рассудила, что это не имело значения. Они были соплеменниками и служили одной богине.
— Думаю, что да, — сказала она и пожала плечами. — Спасибо. Я уже иду на поправку.
— Нисколько не сомневаюсь, — кивнул Телемах. — Вот я и попросил Бальба оставить тебя со мной до полного выздоровления.
Лисандра вскинула голову.
— С какой стати? Мое место — в луде, с моими эллинками. Я их предводительница, они не справятся без меня.
— Ну, некоторое время они как-нибудь да продержатся, — сказал Телемах. — Да и тебе только на пользу пойдет чуть отдохнуть от них.
— У меня все хорошо, брат мой, — напряженно выговорила Лисандра. — Нет нужды меня жалеть.
— А я тебе жалости и не предлагаю. Наоборот, это мне нужна твоя помощь. Я знаю обо всем, что ты претерпела от этого так называемого наставника, о потере твоей подруги тоже наслышан. Бальб мне все рассказал. Прости меня, тебе и так нелегко, а тут еще я с просьбами…
Лисандра нахмурилась.
— Чем же я способна тебе помочь? Сам видишь, я сейчас мало на что годна. Мы, спартанцы, привыкли с достоинством выносить боль, но я не настолько тщеславна, чтобы утверждать, будто полна сил и здоровья.
— Это так, — кивнул афинянин. — Ты еще не готова приступать к упражнениям в школе. Зато мне известно, что в Спарте воспитывают ученейших жриц, чей ум закален и остро отточен. Я знаю, что телесные увечья нимало не повлияли на твою духовную силу. Не будь ты спартанкой, я и беспокоить тебя не стал бы после всего, что ты пережила.
Лисандра ощутила, как невольная улыбка тронула ее губы. Все-таки Телемах был правильным малым. Будучи эллином и жрецом, он обладал врожденным пониманием спартанского превосходства.
— Ты полностью прав, — сказала она. — Мое тело изведало унижение, а дух омрачен утратой возлюбленной. — Говоря с Телемахом о своем чувстве к Эйрианвен, Лисандра не испытывала никакого смущения. — Но это не помешает мне прийти на выручку другу, которому требуется помощь.