«Нет, отец найдет выход», — решила Мирка. — «Всегда находил. Главное — продержаться…»
Они не долго так сидели. Не прошло и часа, как на площади собрался большой эльфийский отряд, улюлюкая и наперебой переговаривались, посмеиваясь над выжившими. Девушек больше не приводили и Мирке стало грустно еще больше.
Вперед, рассекая толпу вышел не сильно высокий, очень крепкий мужчина, с густыми черными волосами, спадающими на лицо, но недостающие до плеч. Он был скуласт, глаза — как у всех эльфов, раскосые, ярко-зеленые, как изумруд в недавно отобранной материнской броши. Верхняя губа была заметно меньше нижней, но, по-своему, мужчина был очень красив даже среди эльфов. На шее у него было изображено дерево, уходящее своими корнями под легкую броню. Лицо его не было злым или жестоким. Оно просто выражало ненависть.
Таким Мирка впервые увидела Йорвета аэп Сидриэля. Лидер разбойников оглядел пленниц, и коротко указал на Овши:
— Это нам не нужно — не будет никакого прока, остальных — заберем.
Охранники кивнули ему. Овши упала на землю и зарыдала, умоляя сжалиться и оставить ей жизнь. Три стрелы в спину не закончили причитаний, наоборот толстуха закричала еще больше и распласталась по земле, корчась от боли, осознавая, что скоро умрет. Не дожидаясь скорой кончины, отряд двинулся. Охранники выстроили пленниц в цепочку, пропустили каждой через руку веревку и потянули прочь от деревни. Уже вдалеке, когда деревня осталась на почтительном расстоянии, Мирка увидала, что ее дом пылал и пламя уже перекинулось на сарай. Осознавая, что не дала брату ни единого шанса выбраться и спастись, ее губы растянулись в немом крике, а из глаз хлынули слезы. Она пыталась спасти Николку, и все же сама убила его.
Мирка уже и сама забыла, сколько времени прошло с момента, когда ее захватили в рабство. А другим словом назвать ее положение было нельзя — она готовила, убирала, стирала, обслуживала, а в ответ ее били и унижали. Дни сменялись днями, прошло лето и осень, миновала зима, которую многие из разделивших ее участь не пережили, умирая от холода и недоедания. Наконец, пришла весна, а за тем, вновь лето. Значит прошел целый год. Жесткий, муторный и ненавистный. Дни ее существования были однообразны — поднимали утром, чуть становилось светло. Под присмотром охраны она и другие девушки готовили завтрак, потом их гнали на реку — стирать, потом вновь готовка, а затем пару часов передышки… и — готовка. Но это, если им не надо было менять место обитания — отряд часто переезжал с места на место, стараясь уйти от властей. Но тогда ее заставляли идти до полной потери способности соображать, а вечером снова ожидало приготовление пищи и мытье посуды. Мирка мечтала, чтобы однажды ей притащили по ошибке немного ядовитых грибов, тогда девушка смогла бы убить парочку проклятых эльфов, просто подмешав их в пищу. Или отравиться сама и, наконец, присоединиться к родным на небесах. Надежды на спасение растаяли буквально на следующий день, когда в полевом лагере, куда их привели, Мирка встретила девушек из деревни ее жениха. Они рассказали ей, что любимого больше нет да и отец погиб, храбро сражаясь до последнего, но получив удар в спину. Осознав, что осталась одна, Мирка много раз раздумывала о том, чтобы убить себя, но в результате пришла к выводу, что боги даровали ей жизнь не для того, чтобы девушка могла просто взять и опустить руки. Она должна прожить эту жизнь за всех — отца, мать, Гинсри и Николу. Но для этого нужно вырваться из этого порочного круга, бежать. Побег карался смертной казнью. Любой, более-менее серьезный проступок приводил к смерти, потому как для эльфов не было серьезной проблемой набрать себе новых рабов. При этом, какие-либо отношения с пленницами не поощрялись в принципе. С ними старались вообще не говорить больше, чем это было необходимо, потому девушки были предоставлены обществу друг друга, но при этом подруги быстро сменялись — холодная зима, полное отсутствие лекарств и множество проступков делали свое дело, выкашивая пленниц не хуже холеры. Рабыни быстро понимали, что их ждет, быстро охладели друг к другу, особо не разговаривали с новенькими, пытаясь не привязываться к товарищам по несчастью.
При этом, отсутствие личностных отношений не отменяло главного — если кому-то из эльфов какая-то девица приходилась по вкусу, ее могли запросто взять и утащить в палатку, а выходила она оттуда не раньше, чем через пару часов, измученная, взъерошенная, с ногами «колесом», но живая. Следом появлялся вполне довольный насильник и они вновь разбредались в разные концы лагеря. Мирку с подобным обращением бог миловал, хотя она и замечала на себе разнообразные взгляды мужской, а порой (о ужас!) и женской части. Возможно, все обходилось с подачи все того же Седрика — тот частенько защищал девушку от собратьев, временами грустно улыбаясь и нарекая странным именем, сильно не похожим на ее собственное.
Анна. Аня. Анюта.
Так он называл ее, добавляя порой, что она вернётся домой.
Но дома у нее больше не было. Седрик казался ей почти сумасшедшим, но добрым волшебником. Порой она находила на своей лежанке цветы или вкусные ягоды, а иногда даже хороший кусок мяса, аккуратно завернутый в ткань и всегда знала, от кого пришел сюрприз. Почему этот эльф, такой не похожий на других и часто пьяный, относился к ней с подобной лаской оставалось для Мирки тайной за семью печатями. Стараясь отплатить ему тем же, она тщательно стирала его вещи и накладывала чуть большую порцию, чем остальным — большего она предоставить ему не могла, это было не в ее власти. С недавних пор Мирка всерьез задумывалась о побеге. Жаждала шанса реализовать свой план. Это был единственный выход из сложившегося ужаса и даже если она погибнет при этом, то ей воздастся на небесах. Лучше, конечно, выбраться и найти людей. С приходом лета эльфы вернулись в знакомые ей с детства места и при побеге у Мирки был минимальный шанс спастись — укрыться в родном лесу, перебежками добраться до деревень, а там, может быть, встретит кого из знакомых и ей помогут. Уже стояла ночь и за пологом палатки стрекотали сверчки, убаюкивая. Сквозь неплотно закрытые ткани пробирался свет луны, томной и печальной, холодным светом разливающейся в темноте и духоте этой особенной тюрьмы. Мирка не спала — в такие вот безмятежные ночи на нее нападала ностальгия и призраки прошлого преследовали ее. Едва закрыв глаза, она видела лица матери и брата, строгий взгляд отца и чувствовала прикосновения Гинсри к губам. Пусть девушку будили поднимали поутру, но в такую ночь просто невозможно закрыть глаза. Лагерь был безмолвен — спали все, кроме дозорных. «Пора!» — вдруг поняла Мирка. Тихо привстав, она выглянула из-за полога и увидела, что охрана нагло дремлет. По лагерю еще прохаживали эльфы, но они переговаривались бесшумно и обращали внимания на девушку еще меньше, чем на ночных букашек. Комары хотя бы мешаются… Девушка достала из-под циновки припрятанный кусок сыра и хлеб, которые до этого мешали лежать спокойно, буграми вздыбливаясь по хлипкой, проеденной молью и размякшей от дождей, ткани. Тихо одела теплую кофту, спасавшую зимой, натянула штаны и вновь проверила, что происходит в лагере. Вообще, побег планировался завтра, но сейчас Мирка не могла лежать спокойно — не терпелось покончить с этим, и именно сегодня, в эту минуту она почувствовала прилив сил. «Была не была!» — подумалось девушке. Она упала на живот, и аккуратно начала ползти под тканью палатки, стараясь при этом не порушить всю конструкцию и обнаружить себя. С той стороны расположилось что-то вроде полевого клозета — в кустах, с торца обиталища пленниц, стоял отвратный запах и, соответственно, никто ничего не охранял. Задержав дыхание и молясь о том, чтобы не вымазаться в отходах, Мирка продвигалась вперед пока всей спиной не ощутила холодный воздух. Вставать было опасно, поэтому девушка присела на корточки и гуськом стала пробираться сквозь кусты. Мало ли кто там шуршит — вдруг кому-то срочно приспичило… Миновав клозет, Мирка, не разгибаясь, проследовала дальше — здесь ей быть не положено, поэтому ступать надо вдвое осторожнее, а посему — намного медленнее. Если заметят — утыкают стрелами, как ежа, и вся затея пойдет насмарку. В темноте было сложно ориентироваться — лунный свет почти не пробивался сквозь ветви, оттого двигалась девушка в слепую. Пару раз она все же куда-то вляпалась, но не позволила себе даже выругаться — больно уж хорошо слышат эти эльфы. Проползая все дальше и дальше, до боли в ногах, Мирка позволила себе встать и размять кости только после часа подобной ходьбы и чуть не пожалела об этом — впереди показались два факела, которые двигались сквозь тьму по недалеко проходящей тропинке. Девушка упала на землю и сжалась в клубочек, умоляя богов дать ей еще один шанс. С приближением света послышались голоса, в которых девушка узнала, как ни странно Йорвета и его друга — Киарана, который рассказывал маленькому отряду, сопровождавшему эту парочку, занятную, с его точки зрения, историю на Старшей Речи, из которой Мирка разобрала только несколько слов: «курица», «сидеть», «смеяться». Когда голоса стихли, а факелы отдалились, молодая мятежница выждала для верности еще десять минут и тихо продолжила пробираться в чащу. Ночь только начиналась, а ей предстояло преодолеть немаленькое расстояние и не попасться в лапы диким животным или похожим на них эльфам. На рассвете Мирка вышла к реке, упала в нее и начала отмывать руки от грязи и вони, затем поднялась против течения вверх на пару метров и вдоволь напилась воды. Перейдя водную преграду в брод, девушка присела на землю и, наконец, позволила себе расслабиться, перекусить. Ей смертельно хотелось спать, жрать или просто, хотя бы, отдохнуть подольше, но она усилием воли, едва закончив быструю и скромную трапезу, двинулась дальше — на рассвете пленниц будят для того, чтобы те могли начать трудовой день, а раз так, то ее отсутствие либо уже заметили, либо до этого момента идут считанные секунды. Мирка сняла кофту, мешавшую ей, цепляющуюся за ветки, засунула под большой валун и побежала дальше. Уже ближе к полудню Мирка поняла, что ее преследуют. Сначала вдалеке взлетела птица, потом еще одна, словно кто-то ступал за ней след в след, не особенно таясь, а скорее наоборот указывая, что еще немного и ее настигнут. Не надеясь на простое совпадение, девушка на втором дыхании побежала, уже не разбирая дороги и надеясь только на то, что погоня отстанет или преследователям надоест. Если это эльфы — ее сразу убьют или того хуже, живьем снимут кожу и оставят умирать. Так уже было с одной девушкой — их потом водили посмотреть, что от нее осталось… Все зависело от выдумки преследователя, что первым настигнет жертву. Эта была своеобразная эльфская игра — первый, кто находил сбежавшую, считался ее полноправным властителем и мог сделать все, что его душа пожелает со своей добычей. Фантазия же у эльфов была не богатой, но крайне любила кровь. Мирка, уже порядком уставшая, выбежала к полю. Этого она ожидала меньше всего — на открытом пространстве негде прятаться. Но, может именно потому что это — безумие, ей повезет. Она побежала сквозь росшую пшеницу, уже доходившую ей до плеч, сгорбившись и стараясь казаться как можно незаметнее — по началу девушка аккуратно ступала, стараясь не пригибать ростки и тем самым не выдать местоположение, но потом, осознав, что ее вот-вот догонят, бросилась бежать, от ужаса уже не соображая, что делает и куда несут ноги.