Прошло еще три дня. Уже почти неделю мы находились в Вергене — городе-крепости, выдолбленной трудягами-краснолюдами прямо в скалах. Как это часто бывает, время пролетело незаметно, практически со скоростью истребителя. Я свыклась с нашим временным домом. Город начал мне нравиться. Люди здесь были весьма добрые и занятные. Нелюди тоже агрессивные — всё-таки изначально это был город Старших Рас. Я даже успела обзавестись парочкой хороших знакомых — Фелиция Кори, торговка всякой всячиной; парочка краснолюдов — управленцев, обычное оседлое население этого города, в том числе и эльфы. Утро у меня не задалось, как, в прочем, и обычно. Мне всегда было тяжело просыпаться, особенно в затхлом помещении — комната, которую нам выделили, не располагала окнами. Зато щели были в огромном количестве, но мы с ведьмаком старались заткнуть их всем, что попадалось под руку от тряпок до опилок, однако нужных результатов не добились. Лето потихоньку заканчивалось и начали дуть холодные ветры. За камином по ночам никто из нас следить не желал, торжественно скидывая эту обязанность друг на друга. Получалось, что с утра воздух в комнате был спертым, тяжелым, надышанным и прямо-таки отдавал храпом ведьмака, но все равно прохладным. Я встала босыми ступнями на холодный пол, направляясь к умывальнику, но спросонья впечаталась мизинцем в ножку стола.
— Ай! — я постаралась вложить всю боль в один звук.
Сэр Ланселап поднял мордочку, сладко зевая. Он жаждал посмотреть на произошедшее. Геральт тоже не стал скрывать любопытства и выглянул из-за ширмы — ведьмак только что принимал ванну. Под ним сразу же образовалась мыльная лужица. Мокрые волосы распластались по оголенным мускулистым плечам, покрытым шрамами, но большая часть тела так и осталась прикрыта ширмой, оставляя все самое интересное за кадром.
Перед ними обоими предстала я в одной ночной сорочке, прыгающая на одной ноге и грозящая кулаком так некстати подвернувшейся мебели. Стол не грозил в ответ и не отвечал. Как и всякая древняя вещь он был уверен в своей правоте и плохо относился к новому поколению, вроде меня, считая в глубине деревянной души наркоманкой и проституткой. Поэтому предпочел проигнорировать выпады в свою стороны. Оба моих друга, один — разочарованно (ведь его оторвали от такого важного сна!), другой — с усмешкой вернулись к тому, чем занимались ранее.
Утром, после инцидента с суккубом, я была не в лучшем расположении духа. Хотя я уже успокоилась и дважды все переосмыслила, банальная обида и чувство, что мной воспользовались не покидали ни на миг. Увидев, что я уже способна вновь вести осмысленные разговоры, ко мне подошел Геральт и тревожно попытался выпытать, что же там произошло. Сначала я старалась скрыть правду, аки заправский партизан и посылала за объяснениями к Йорвету, но дружище заверил, что наглый эльф уже все рассказал «в своем свете», выставив меня полной истеричкой. Ведьмак жаждал выслушать другую сторону конфликта, чтобы уразуметь наконец, из-за чего весь сыр-бор и по какой-такой причине за пол часа его отсутствия я объявила Йорвету настоящую войну. Получив детальный рассказ и разряд ненависти в сторону лидера лесных идиотов, прикидывающихся грызунами, Белый Волк только покачал головой и… согласился с Йорветом.
— Суккуб все равно бы продолжала забирать у людей энергию и только богам известно, сколько бы бед еще она натворила, — попытался и меня наставить Геральт на путь истинный. Я была непреклонна и продолжала стоять на своем. Я аргументировала тем, что это были бы уже не наши проблемы. И вообще, вдруг демоница всё осознала, прозрела, в её рогатую душу закрался свет, и она собиралась уйти в монастырь? Белому Волку пришлось остаться при своем мнении. Переубедить меня было очень трудно. Он вполне справедливо считал, что вся проблема не столько в убийстве суккуба, сколько в том, что Йорвет нарушил обещание, которое мне дал. И если бы рогатая и впрямь сумела его околдовать, то я была бы первой в очереди на смотрины её трупа, а то и сплясала гопака на ее могиле. Просто ситуация повернулась по-другому, и именно демоницу я выбрала в качестве главной жертвы. Да и в конце концов, я всегда прекрасно знала, что Йорвет убийца, преступник и для него лишать кого-то жизни было чем-то легким, даже успокаивающим, вроде как прополоть сорняки на огороде, или поковырять в носу. Геральт говорил достаточно умные вещи, почти убедил, но в душе все равно остался неприятный осадок с привкусом разочарования и не чищеных с утра зубов.
Пока мы общались, точнее пока Геральт пытался воззвать к моей рациональной половине головного мозга, пришел Лютик и долго извинялся за свое нелепое вчерашнее поведение. Поэт смутно помнил, что произошло и как возомнил себя рыцарем, защищающим честь прекрасной дамы, но точно был уверен, что где-то накосячил и теперь страдал от мысли, что его больше не допустят в нашу славную компанию. Мы простили друга, конечно же, но не сразу. Для виду поломавшись пару минут, мы стали его подкалывать — как ему демоница? Согласен ли он прямо сейчас вновь защищать ее великолепную красоту, грацию и гладко отполированные рожки?
При упоминании о её сильно не человеческой сущности поэта передернуло, и он взвыл. Успокоившись, уже через пол часа все завтракали — в качестве извинений пиит притащил большой мясной пирог. Кроме того, он тоже жаждал детального отчета о том, что произошло после «изменения» сознания. Послушав рассказ и еще большую порцию проклятий в адрес Йорвета, Лютик с тревогой спросил:
— Солнышко, а кого бы ты выбрала, когда суккуб стала бы выполнять свою часть договора?
— Тебя, конечно, — прыснула. Вопрос был глупым, да и вообще, я старалась забыть о том, что суккуб что-то наобещала. Люди ведут себя безрассудно, когда влюблены, и демоница неплохо сыграла на этом. Никто не хочет выглядеть дураком и старается быстрее выпустить из памяти такие ситуации, я не исключение. Вот уж зафейлилась так зафейлилась. — Только представь: красивый, талантливый поэт, мечта женщин, гроза мужчин и только мой. Влюбленный в меня и посвящающий мне свои баллады.
В притворном трепете, Лютик отстранился и приложил руку ко рту, изображая ужасное потрясение. Играл он всегда не плохо — талантливый человек талантлив во всем. Уверена, захоти он лепить фигурки из дерьма, они продавались бы по бешеной цене, и даже короли встали бы в очередь, для того чтобы приобрести столь авангардные творения в свою коллекцию. Правда, ужас пиита был не долог, и он почти сразу со смехом сказал, стараясь перевести все в шутку:
— Я и так посвятил тебе свои стихи. Вот, например, «Баллада о неудачливой студентке» или «Песенка вредной красавицы», — поэт потряс своей записной книжкой перед носом. Сомневаюсь, что мои злоключения могли бы сюда поместится — не тот формат. Тут надо доставать фолиант, достойный «Войны и Мира», если ее записать в один том. А потом приложить к книге подорожник — вдруг жизнь на лад пойдет?
— То есть, я неудачливая и вредная студентка-красавица? — я надула губки в деланной обиде.
— Ты прекрасна, спору нет, — уклончиво ответил поэт. — Я люблю тебя за твой богатый внутренний мир, в первую очередь. И за то, что у тебя попа красивая, конечно.
В результате, Лютик тоже встал на сторону Йорвета (если у него вообще была сторона) и заявил, что ничего хуже, чем попасть под влияние суккуба, с ним не случалось. Я хотела заметить, что когда его практически повесили во Флотзаме, гарантированно, ощущения были не многим лучше, но решила, что не стоит ворошить прошлое. К тому же Лютик, как натура творческая, жил одним днем и такие древние события, по давности соответствующие Великому Переселению Народов, уже стерлись из его памяти. А будоражить тонко настроенную душу могло быть чревато.
Я понимала, что прятаться от Йорвета по всему городу будет глупо, но все же решила, на сколько это возможно, свести общение к минимуму. К счастью (а может и к сожалению?), тот тоже встречи не искал и вообще упорно не попадался на глаза, сколько бы я не готовила про себя длинных и красивых обвинительных монологов, не забывая вставлять в них саркастические шутки. В конце концов, именно я чувствовала себя униженной и оскорбленной, поэтому, каждый раз вспоминая о нем (что происходило довольно часто), на меня, как одеяло по утрам, накатывало раздражение. В сторону эльфинажа я только плевалась и чертыхалась, прямо-таки связывая всех скояʼтаэлей с их лидером в одну общую ленту. Но внутреннюю составляющую грыз червь сомнения: по сути, там, в разрушенной деревне, я устроила целый спектакль с сценами ревности, драмой и даже эпичным побегом в темноту в конце. Пусть никто об этом прямо и не говорил, но понять, что такая реакция была неоправданной, хватило и собственной серой жижи, которую я по ошибке именовала мозгом. Оставалась еще одна заноза. Мне было обидно, что Йорвет знал, как я сейчас его ненавижу, но все равно не спешил явиться с повинной. Может быть, он даже не вспоминал о моем существовании, не пытался передать оправдания через общих знакомых, не писал записок с извинениями на восемь страниц с прологом и эпилогом. Ничего, что могло бы заставить меня изменить свое мнение, командир не предпринимал, и это заставляло буквально лезть на потолок от злости.