Я хотела было со всей дури пнуть скояʼтаэля по заднице, но побоялась тратить время на такие пустяки. Да и мало ли, даст сдачи. Круто развернувшись, не произнося больше не слова, я выбежала на улицу, направляясь в сторону рынка. Если бы дверь не была открыта из-за набежавших благодарных слушателей — я бы ее вынесла, оставив на память только в качестве дров.
На рынке я проторчала часа два. Сначала я долго опрашивала местных сплетниц (в том числе и Фелицию, которая очень обиделась на то, что я ничего не рассказала ей про Йорвета и наши, уже больше никакие, отношения) — не находил ли кто-нибудь чего-нибудь необычного? Потом отправилась в ломбард, дабы попытать удачу, но медальона там тоже не было, никто его не приносил, и не пытался продать. Это немного успокоило, контора подобного рода была одна на весь Верген и если бы кто-то решил продать Мое Сердце лохам и выручить за это деньжат, то отправился бы только сюда и никуда больше. Но денег-то выкупить его все равно бы не было — пришлось бы ждать Геральта в любом случае, но это было бы лучше, чем ничего.
Потом весь рынок мог наблюдать, как я, старательно заглядывая под каждый прилавок чуть ли не с лупой, шарюсь по земле, словно слепая, в поисках своего ошейника. В результате, меня, не признав, обвинили в воровстве колбасы — слишком глубоко залезла под витрину мясника, и вылезла обратно тоже не скоро, зацепившись штаниной за гвоздь, была застигнута на месте с поличным и почти отшлепана. Правда, когда оправдания выслушали, отпустили, не вызвав стражников, но пригрозили, что если еще раз увидят сегодня — выдерут так, что сесть я смогу только после второго пришествия.
Пришлось направиться к трактиру. Там «веселый» день поисков продолжился. Довелось облазить каждую вонючую канаву (а других тут принципиально не водилось), обшарить все закутки и вымазаться в какой-то липкой, гадко пахнущей, жиже смутного происхождения. Что это такое, я предпочла не знать — нервные клетки у меня одни, их еще есть, где испортить. С таким-то «любимым». Местные алкаши, которые толпой торчали возле корчмы, потому что внутрь их не пускали из-за неплатежеспособности, с радостью согласились помочь страждущей девушке и даже бесплатно, просто за красивые глаза. Правда их розыски тоже не увенчались победой. Медальона здесь точно не было — как сквозь землю провалился. Я направилась к дому Саскии. Люди шарахались от моего внешнего вида и запаха, который распространяла вокруг себя жижа, расходясь ореолом вокруг. Встречающиеся на пути жители города, разбегаясь в разные стороны, уступали дорогу с большим рвением. По пути, почти у самого дома Аэдирнской Девы, мне попался ухмыляющийся источник всех бед — Йорвет. Довольный тем, что я выгляжу как полное ничтожество и пахну, аки немытый лет сто бомж, он откровенно заржал, чем и привлек мое внимание аж с другого конца улицы. Пробурчав: «Насмехаясь над другим человеком, ты плюешь на себя», я мысленно пообещала себе, что это последняя фраза, которую он мог бы услышать из моих уст еще когда-либо. Это он в реальной жизни такой смелый, а попробовал бы он со мной в интернетике встретится… В общем, дабы не соблазнять себя смертным грехом убийства, я свернула на параллельную улицу и не отзываясь на голос Йорвета, пошла к дому девы. Если бы скояʼтаэль действительно сожалел, то пошел бы за мной. Но он этого не сделал и не осталось вашей покорной слуге ничего другого, как ненавидеть его острые уши и присоединится к «эльфофобии» многих знакомых. Теперь у меня есть целый список обидок, который я заготовила собратьям Йорвета, и которым придется очень постараться, чтобы оправдать доверие, и я бы вновь стала оценивать их не по расе, а по личности. Одна паршивая овца загубила мнение о всем стаде. Пока я копошилась у дома драконоубийцы, в голове сами собой выстраивались планы мести. Сейчас казалось, что тысяча оренов за его голову — это целое состояние, которое вполне может попасть ко мне в руки. Главное, эту самую голову доставить властям какой-нибудь страны. Что я, хуже Лето? А убить его можно и вовсе разными способами. Отравить, например, как его любимую Саскию, пусть прочувствует судьбу возлюбленной. Это укрепит их «глубокие чуйства». Или четвертовать, что тоже звучит заманчиво. Или сжечь на костре, хотя тогда мне и не достанется вознаграждение, я буду полной грудью вдыхать запах горелой плоти. Потом из пепла командира я выложу дорожку, вроде той, что устраивают кокаиновые наркоманы и буду ловить кайф. А на остатках праха я буду танцевать ламбаду, обнимаясь с поэтом и парочкой горячих мексиканцев. И в довершение всего развею в общественном туалете, даааа… Хоть я и строила планы по ликвидации причины моих бед, я не забывала о поисках. Эльфы у дома Саскии уже начали крутить пальцев у виска, глядя на попытки найти Сердце. Люди обходили сумасшедшую за пару метров, рукой пытаясь развеять идущий от меня едкий запах. Едва ко мне обратился какой-то, бесстрашный поначалу, малыш, я так сверкнула бешеными глазами, что, кажется, он всю жизнь теперь будет видеть меня в страшных снах.
Взрослые даже нашли рациональное объяснение такому поведению — я слышала, как они, переговаривались, называли меня пьяной юродивой, которая таким образом предрекает Саскии скорую гибель и то, что все мы будем ползать на коленях перед Хенсельтом. Мне было все равно, до чего довела людей извращенная фантазия — каждый думает в меру своей испорченности — я двигалась по траве, бродя кругами, осознавая, что если здесь медальона нет, то я никогда его не найду.
Солнце садилось. Становилось темно, а значит продолжать поиски — бессмысленно. Я почти рыдала. Возвращаясь, я чувствовала ото всюду ехидные взгляды Йорвета (которого тут не было, иначе ничто не смогло бы спасти его бренное тело) и с каждым шагом все больше и больше душу поглощала ненависть. Еще чуть-чуть, и злость дамокловым мечом обрушится на него с эффектом ядерной бомбы, стирая Верген с лица земли. Здесь будет зона заражения, где не сможет существовать ни одно живое создание, а посреди этой воронки буду находиться я, проклиная всю ушлую эльфийскую расу. Нельзя злить такое солнышко как я. Оно может разозлиться и сжечь тут все к ведьмаковой бабушке. Меня не сразу хотели пускать в корчму, заявляя, что там находятся приличные люди. Уже знакомые алкаши у таверны приглашали к себе переждать и отсидеться, а может принять чего на грудь успокаивающего, но я отказалась. Смертельная усталость рухнула, тело хотело пожрать и отмыться от многих слоев не совсем целебной грязи. Внутри, в общем обеденном зале, я увидела ведьмака, который в одну харю жрал здоровенного поросенка, запивая бутылкой хорошего вина. Видимо, контракт выполнен, и можно снова тратиться в свое удовольствие. Недалеко от дверей, в компании эльфов, рассиживал Йорвет, аккурат меж двух девушек из своей породы и о чем-то с ними щебетал на Старшей Речи.
Так взбесила довольная морда лица командира белок, которая прямо-таки захлебывалась самодовольством при моем появлении, что проходя мимо я со всей своей злостью бросила ему: «Сука!». Он никак не отреагировал, но все поняли, что наши теплые чувства стали настолько горячими, что удивительно, как эльфа еще не сожгло огнем любви нахрен.
Геральт обомлел — он никак не ожидал увидеть меня в таком виде, и еще менее — опущенном, морально истощенном состоянии. Но больше всего ведьмака поразила перемена в отношении к лидеру скояʼтаэлей — если от меня и исходили какие-то мистические волны зла, то все они устремились к Йорвету, надеясь задушить того на месте. Рядом было невозможно находится — создавалась такая аура, которая вполне могла ударить током того, кто решится приблизится ко мне без разрешения, и отправить в бессрочный тур по потустороннему миру, в один конец.
Рухнув на стул, я оторвала себе солидный кусок мясца, и обреченно-усталым голосом поведала о своем замечательном, полном новых впечатлений, дне. Который был не днем, а именно, ДНОМ. ДНИЩЕМ. Ведьмак слушал с не скрываемым беспокойством — он прекрасно видел, как я дрожала от бешенства, сжимая руки в кулаки, скрипя зубами, бесконтрольно поглощая пищу, чихая от нервного напряжения, и вот-вот могла прожечь дырку в спине одного не очень юного натуралиста с садистскими наклонностями. Не надо быть экстрасенсом, чтобы понять, что еще немного, и я устрою тут маленькую Хиросиму, но Геральт все же попытался заступиться за Йорвета и сбавить гнев. Вот она, хваленая мужская солидарность: