"Время почти восемь, в десять начнем сражаться, а держаться надо будет до заката, то есть часов до шести пополудни. Итого мы должны воевать восемь часов. Ну, может, немного меньше, потому что под заход солнца немцы вряд ли рискнут ходить по протраленному ими фарватеру".
Один только вопрос, как это сделать-то? Внезапно Василий Николаевич ощутил всем своим естеством, насколько иллюзорен составленный им и его командирами план на бой и сколько всего в нем зависит от всякого рода случайностей. Но ничего лучшего у него не было, а под его командованием находились четыре броненосца и почти две с половиной тысячи человек. Они будут драться, а для многих это последний бой. И он не может, не имеет права показывать им смятение и страх, что вдруг накатили на него сейчас. Его подчиненные... должны видеть сильного и уверенного в себе командира. Такого, каким был Василий Николаевич Ферзен, бросивший свой игрушку-крейсер на прорыв сквозь весь японский флот в Цусиме. Ничего меньшего его офицеры не заслуживали.
Корабли спешно снимались с якоря, а контр-адмирал давил в себе минутную слабость. Как бы то ни было, мосты сожжены, жребий брошен, Рубикон перейден и всякое такое: теперь оставалось только сражаться изо всех сил и уповать на Господа.
Приведя себя в порядок, Ферзен подумал о команде флагманского броненосца: недурно было бы сказать им речь перед боем. Проблема лишь в том, что контр-адмиралу не слишком-то хорошо давались публичные выступления, когда нужно было произвести впечатление или же вдохновить большое скопление народа. Но сейчас - надо, и Ферзен попенял самому себе, что не подумал об этом заранее. Ведь он все-таки ветеран и адмирал, и если уж даже он дрогнул на минуту, то что говорить об остальных? Подбодрить людей было необходимо. Василий Николаевич попытался было на скорую руку сочинить какие-нибудь тезисы. Увы, получалось скверно: в уме составлялись шаблонные и заезженные, не находящие никакого отклика в душе фразы.
Неожиданно к нему шагнул командир "Славы":
- Ваше превосходительство, разрешите обратиться к команде!
Контр-адмирал с благодарностью посмотрел на Вяземского и улыбнулся:
- Конечно, разрешаю, Сергей Сергеевич.
Боевой тревоги еще не пробили, и все свободные от вахты ровными рядами построились на шканцах. Сотни одетых в чистое моряков, сотни серьезных, решительных лиц - такое внимание легко смутило бы неопытного оратора, но Вяземский прохаживался вдоль строя, как ни в чем ни бывало.
- Сегодня нам предстоит тяжелый бой. Кайзер отправил против нас свои новейшие корабли, но мы не можем пропустить их в Рижский залив. Там, по суше, немец рвется сейчас к Риге, а наши армии его сдерживают. Кайзеровские войска обливаются кровью и требуют поддержки с моря! Они знают, что тяжелые корабельные орудия могут сокрушить любую оборону. Можем ли мы, русский флот, отойти сейчас в сторонку и сделать вид, что нас это не касается?! Можем ли мы позволить немцам безнаказанно расстреливать наших братьев-солдат? Тех, кто уже второй год, не щадя живота своего сражаются за наши Веру, Царя и Отечество?! Нет, не можем, - громко и ясно говорил Сергей Сергеевич, и вдруг еще сильнее возвысил голос:
- И не позволим!!!
Четыре дня назад мы дрались с немцами, подбили их броненосец и заставили отступить. Но сегодня наша цель - тральщики! Как бы ни был могуч дредноут, а мина все равно сильнее, и там, где стоят мины, линкоры не пройдут. Поэтому нам не нужно топить артиллерией немецкие дредноуты. Наша задача - разбить их тральный караван, не дать им тралить наши заграждения. Мы прогнали их четыре дня назад, и сегодня мы сделаем то же самое. Это в наших силах! Верьте своим офицерам, слушайте команды, исполняйте Вашу службу как должно, как вас учили. И тогда, с Божьей помощью, мы выстоим, и ваши дети и внуки будут гордиться вашими подвигами!
"Вот ведь шельма! Как по-писаному, что твой Буонапарте перед Аустерлицем!" - мысленно восхитился и немного позавидовал Вяземскому контр-адмирал, когда на шканцах грохнуло яростное "Ура!", рвущееся из сотен луженых глоток.
* * *
Николай Оттович фон Эссен, багровея, читал текст радиограммы.
- Идите, голубчик, идите, дайте-ка поразмыслить старику в одиночестве, - отослал он своего офицера. А как только за ним закрылась дверь, отвел душу в замысловатом ругательстве, которого не постыдились бы и боцманы старых времен.
Затем командующий Балтфлотом вновь взял в руки лист бумаги и вновь перечитал его. Швырнул на стол, откинулся в кресле и воздел очи горе.
- Два дредноута типа "Нассау", - с чувством произнес фон Эссен.
Радиоперехваты Непенина говорили об участии в операции четырех линкоров типа "Гельголанд". Никаких "Нассау" у Моонзунда не должно было быть. Так откуда же они там взялись-то?!
Ферзен ошибся? Принял "Гельголанды" за "Нассау"? Это просто нонсенс какой-то. Конечно, даже опытным морякам иногда случается обознаться, особенно когда дистанция большая и видимость ни к черту. Но у "Гельголандов" три трубы, а у "Нассау" две, как такое можно перепутать у двух кораблей сразу?
Но может быть, немцы попросту сменили позывные и на самом деле вместо первого дивизиона на Балтику ушел второй? Поверить в это было крайне соблазнительно. Даже "Гельголанды" по совокупности боевых качеств уступали "Севастополям", а "Нассау" были слабее "Гельголандов". И если сейчас он бросит свои главные силы в бой, немцы обречены.
Ошибка адмиралштаба?
Нет, это его ошибка, потому что такого не может быть никогда. Хохзеефлотте способен рисковать старыми броненосцами, но дредноутами - ни в каком случае. Они позарез нужны кайзеру для того, чтобы сокрушить еще более многочисленный британский флот, и потому германцы никогда не рискнут потерять хотя бы один свой современный линкор, пусть даже не самый лучший. А это означает, что все четыре "Гельголанда" тоже где-то здесь и страхуют ударную группу, прорывающуюся сейчас в Рижский залив.
Скорее всего, немцы и задержались-то на четыре дня в связи с необходимостью перетащить по Кильскому каналу парочку "Нассау", которым предстояло сменить броненосцы 4-ой эскадры. Хотя... странно все это. Четыре дня на согласование использования дополнительных сил, перевод по Кильскому каналу, выход в район операции... как-то слишком быстро получается. Хотя с другой стороны, немцы могли давным-давно перевести пару дредноутов в Киль, просто на случай чрезмерной активности русских. А что же Непенин? Получается, его разведка об этом ни сном, ни духом? Такое неудивительно, они не всесильны и не всезнающи. Просто данные Адриана Ивановича оказались неполны, вот и все.
И тут мысли Николая Оттовича приняли совсем иное направление. А если служба связи флота прозевала наличие двух дредноутов, если данные Непенина неточны, тогда НАСКОЛЬКО они могут быть неточны? Непенин предсказал появление четырех дредноутов, но их пришло как минимум шесть, а сколько на самом деле? Восемь? Двенадцать? Или может, тут вообще весь хохзеефлот в полном составе где-то у Готланда резвится, а мы об этом знать не знаем и ведать не ведаем?
"Хорррошие вопросы, и главное - своевременные", - со злым сарказмом размышлял комфлота: "Я составил план операции. Я отправил в Моонзунд два броненосца. Я приказал Ферзену лечь костьми в любой эротической позе по его усмотрению, но вытянуть на себя германские дредноуты, а затем в течении суток не пропускать их в Рижский залив. И что же, когда он все исполнил, а я выяснил, что у немцев кораблей в полтора раза больше предполагаемого, я прикажу свернуть операцию?"
- А ведь я могу, - задумчиво произнес командующий вслух.
Время на размышления у вице-адмирала еще было - согласно плану, сконцентрированная у Уте эскадра должна была уйти в ночь, с тем чтобы появиться у Моонзунда с первыми лучами солнца. По-другому было нельзя - Николай Оттович не сомневался, что немцы развернули патрули до самого Готланда, и выйди он днем, немцы узнают об этом раньше времени. И даже если ему каким-то чудом удалось бы застать немцев врасплох, наступающая темнота помешает сражению. Итак, уходить нужно вечером... Вот только куда? На выручку к своим, к Ирбенскому проливу - или все-таки возвращаться в Гельсингфорс?