"Похоже, они приняли "Храброго" за кого-то более крупного, может быть - за "Славу" или "Сенявина"" - в каком-то оцепенении думал Постригаев: "И ударили по нему одиннадцатидюймовыми, а по нам долбят противоминным калибром. Но какая, в сущности, разница? Проживем чуть дольше "Храброго", только то и всего. И даже переносить огонь на новую цель нет никакого смысла - линкор мы даже не оцарапаем, а вот крейсеру наши снаряды все же чувствительны". Дредноут ударил вновь, и два шестидюймовых снаряда вошли под верхнюю палубу "Грозящего". Грохот разрывов, вспучившаяся сталь, чей-то заполошный, исполненный муки крик... Что-то резко толкнуло Льва Георгиевича в плечо, но боли он не почувствовал, лишь только по коже, толчками, хлынуло что-то горячее. "Ранен" - проскочила паническая мысль, ну да снявши голову, по волосам не плачут. Вновь ударили обе шестидюймовки, в надежде забрать как можно больше врагов с собой, а "Храбрый" уже не стрелял, потому что лежал почти на боку, да и похоже, на нем уже не осталось в живых никого, кто мог бы вести огонь. Лев Георгиевич схватился за раненное плечо - наконец-то пришла боль.
- Четыре румба вправо! - хрипло выкрикнул он, но не потому, что рассчитывал сбить немцам прицел, а потому что хотелось сделать хоть что-то, а не погибать, покорно идя на заклание. Но рулевого на месте не было, и Постригаев не сразу сообразил, что тот лежит, свернувшись калачиком без движения тут же. Рявкнули шестидюймовки, но сейчас командир погибающей канонерской лодки смотрел не на горящий "Аугсбург", по которому стреляли с "Грозящего", а на две низкие тени на его фоне, скользнувшие к "Храброму".
"Миноносцы... На кой ляд они отправили миноносцы, ведь "Храбрый" уже все?" - подумал Лев Георгиевич, но вдруг краем глаза заметил какое-то движение. Он повернул голову, чтобы разглядеть знакомый силуэт корабля, только что перерезавшего курс "Грозящего", и даже открыл было рот для того, чтобы сказать что-то ободрительное уцелевшим комендорам на баке. Но в этот момент под мостик "Грозящего", на котором стоял Постригаев, ударил тяжелый снаряд, пламя прянуло во все стороны...
Боли он не почувствовал.
***
Тихий охотник в беззвездной ночи, "Новик" скользил по волнам, выискивая корабли немецкой эскадры. Его командир пока не давал воли мощнейшим турбинам: словно гепард, эсминец должен был тихо и незаметно подкрасться к жертве и лишь потом взорваться скоростью, нанося молниеносный удар. Поэтому сейчас "Новик" держал всего 18 узлов - предельный ход для эскадренного броненосца, однако новейший эсминец мог выдать вдвое больше.
Крадущийся под черным балтийским небом "Новик" был во многом подобен хищному зверю, но увы - боги не дали ему кошачьего зрения, позволяющего видеть ночью. Сумрак надежно оберегал корабль от чужих глаз, да только вражеские корабли от "Новика" он скрывал столь же хорошо.
Сигнальщики всматривались в темноту до рези в глазах и молчали - докладывать было нечего. Экипаж стоял по боевой тревоге, и только "первый после Бога" находился не на месте, каковым обычно полагалась боевая рубка. Высокая, худощавая фигура Евгения Андреевича Беренса украшала собой ходовой мостик "Новика", а его узкое и вытянутое лицо с высоким лбом, короткой бородкой клинышком и пижонскими, торчащими в стороны усами было обращено вперед, словно бы командир не доверял впередсмотрящему.
В этом был свой резон. Ночной бой краток и хаотичен, в нем часто побеждает тот, кто первым увидел врага и первым отдал нужные приказы, а обзор из рубки и вполовину не так хорош, как с ходового мостика. Конечно, в рубке безопаснее. Но сама концепция эскадренного миноносца строится на квинтэссенции скорости и силы удара в ущерб защите - так почему же его командир должен следовать иным принципам? Подобная игра ума забавляла Евгения Андреевича, но, будучи человеком практического склада, он понимал и другое: тонкие стенки рубки вряд ли уберегут его от преждевременной гибели, а вот вовремя отданный приказ - запросто.
Пока, впрочем, никаких приказов не требовалось, потому что никого не было видно. На закате миноносцы разделились на полудивизионы, с тем чтобы охватить поиском как можно большую акваторию, а "Новик" ни в каком дивизионе не числился, и потому пошел самостоятельно. Впрочем, корабль Беренса - сам себе дивизион, старые русские миноносцы могли атаковать неприятеля только двумя торпедами, в то время как "Новик" - двенадцатью.
Прошло уже больше двух часов после захода солнца, азарт постепенно выветривался, но напряжение только росло. По расчетам Беренса они как раз сейчас должны были выйти в район маневрирования германских кораблей, и требовалось держать ухо востро: драка могла начаться в любой момент. Возможно, до нее остались считанные секунды, вот сейчас как выплывет из теней знакомый силуэт "Бремена" или "Аугсбурга" и тогда...
Евгений Андреевич подпрыгнул от неожиданности, когда прямо по курсу ночь внезапно взорвалась артиллерийским залпом. Но вспышки и грохот выстрелов сразу же подсказали ему, что стреляющий находится далеко, слишком далеко, чтобы видеть "Новик" и наводить по нему орудия. И тут же Беренс увидел далекий свет, луч прожектора. Никакой сумасшедший не стал бы пытаться нащупать его эсминец на таком расстоянии, а это значит, что "Новик" пока не открыт неприятелю, но впереди кто-то с кем-то сражается.
Эсминцы, ушедшие с "Новиком" в ночной рейд? Крайне сомнительно, чтобы они успели так обогнать Беренса. Кто еще? Быть может, канонерки из дозора, или же из тех, кто ходил днем обстреливать захваченные немцами берега?
А бой впереди разгорался не на шутку. Прожектор погас, но теперь огонь вели уже три корабля, причем два из них находились едва ли не прямо по курсу "Новика". И они были не так далеко, как показалось Беренсу вначале, спустя какие-то минуты они сойдутся со сражающимися вплотную.
- Два румба вправо! Ход - полный! - распорядился Евгений Андреевич. Вот сейчас уже не было никакого смысла экономить нефть, и эсминец рванулся вперед ровно и мощно, словно орловский рысак по наезженной дороге.
Ход схватки был вполне ясен. Корабль, начавший бой, загорелся, и в свете пламени Беренс опознал крейсер "Аугсбург". Он напал на какой-то русский корабль, может быть - на канонерскую лодку, надеясь быстро уничтожить ее своими скорострелками, но неожиданно для себя попал в два огня и теперь терпел поражение. Судя по повреждениям, полученными крейсером, по нему работали из многих стволов и Беренс поздравил себя с тем, что угадал правильно. "Аугсбург", или какой-то его близкий родственничек воюет сейчас против двух канонерских лодок, скорее всего - "Грозящего" и "Храброго". Эти старички сегодня ходили в дозор, и они несли тяжелую артиллерию. Может и не они, конечно, потому что в море сейчас и "Гиляк" с "Корейцем", но у тех пушки куда скромнее - даже в два огня им крейсера не одолеть.
Из рубки показалась голова, и голосом лейтенанта Федорова взмолилась:
- Евгений Андреевич, прикажете...
- Не прикажу! - отрубил Беренс. Понятно, что артиллеристам хочется принять участие в разгроме вражеского крейсера, но... Собственно говоря, Беренс пока и сам не понимал, что ему делать. Идти в торпедную атаку на "Аугсбург"? Можно, но похоже было, что канонерки разберут его на запчасти и без помощи эсминца. Какой смысл тогда тратить торпеды? Может, кивнуть Федорову, чтобы тот поддержал канлодки из своих четырехдюймовок? Но что если крейсер ответит и повредит "Новик"? Прощай тогда ночная охота. Беренс про себя хмыкнул - на самом деле, конечно надо бить "Аугсбург" торпедами, современный легкий крейсер очень даже лакомая цель для эсминца. Канонерки - слишком уж маленькие кораблики, сейчас счастье на их стороне, а через две минуты все может поменяться, так что... Но какое-то непонятное предчувствие останавливало Евгения Андреевича, почему-то ему казалось, что правильнее будет еще некоторое время изображать таинственного невидимку, о присутствии которого никто не догадывается.