Но от этого кавторанг попробовал отказаться:
- Позвольте поблагодарить Вас, Александр Васильевич, но я бы предпочел остаться до вечера на линкоре. Усталости я не чувствую, а чем же мне будет заняться в четырех стенах? Я лучше за своими присмотрю, как раз неплохо было бы с дальномерщиками повозиться.
Однако Беседин был неумолим:
- Дорогой Николай Филиппович, но ведь времени-то у Вас остается совсем немного! Пока отвезет Вас катер, пока из Кронштадта доберетесь до квартиры Виктора Сергеевича, а это не ближний свет, пока поужинаете, а ведь перед завтрашним Вам нужно лечь пораньше и выспаться как следует. Так что откладывать до вечера не надо. Ну а если Вы собираетесь еще возражать, тогда извольте рассматривать мое предложение как приказ, и немедленно приступайте к исполнению, не щадя живота своего, в точности, как Морским Уставом предписывается!
Смеющийся Николай в знак капитуляции поднял ладони вверх:
- Ну, если это приказ, тогда конечно, буду исполнять.
- Только зайдите перед отъездом к командиру, Николай Филиппович, он обязательно хотел Вас видеть.
ГЛАВА 9
Николай поднялся затемно, а его верный Кузяков похоже и вовсе не ложился. Завтракать кавторанг не стал - не хотелось, да и не дело это, принимать пищу перед сабельным поединком. Раны в живот чрезвычайно опасны сами по себе, но иногда есть шанс на излечение, а вот если кишечник полон еды, тут дорога одна - в землю. Предки это знали, потому и старались рубиться натощак.
Медленно текут минуты. Страха нет, хотя внизу живота ворочается что-то холодное, но тело и сознание охвачены удивительной и какой-то даже радостной легкостью. Каждый цвет удивительно ярок, каждый вкус - насыщен, а запах - отчетлив. Николай понимал, что все, что он видит и чувствует сегодня, вполне возможно происходит для него в последний раз, и потому впитывал происходящее вокруг, спеша насладиться отпущенным ему бытием. Каждая мелочь имеет значение - взгляд выхватывал такое, на что в обычной жизни никогда не обращаешь внимания. Жить здесь и сейчас, находя удовольствие в каждом мгновении своего земного существования - как же это прекрасно!
Теплая вода, мягкая белоснежная пена, ласковое прикосновение острейшей бритвы к коже - что бы ни случилось, офицер российского императорского флота должен выглядеть безукоризненно. Затем пришел черед одежды. Николай решил, что слишком много чести будет штабс-ротмистру, чтобы надевать ради него парадную форму и ограничился обыкновенной береговой строевой. Но и она, стараниями Кузякова выглядела великолепно.
Рубашка с манжетами такой белизны, что хочется отвести взгляд на что-то менее яркое. Брюки черного сукна, отглаженные до совершенства, что, если бы уронить на них наилегчайшее пуховое перышко, так оно, того и гляди распадется надвое, словно упало не на брючную стрелку, а на лезвие лучшей дамасской стали. Черный китель с золотыми пуговицами и золотой же вязью по стоячему воротничку, такой же черным ремень с золотой пряжкой. На плечах - желтые погоны с двумя черными полосами и тремя пятиконечными звездами. На золоте пуговиц - якоря, на золоте ременной пряжки - двухглавый орел. Черные туфли и черная же фуражка. Все - в идеальном состоянии, словно костюм еще даже не выносили из ателье, ни пылинки, ни соринки...
И, конечно же, сабля, с белым темляком. Парадная - для дуэли она не годится, оружие, которым собирается сражаться кавторанг, он повезет с собой.
Николаю вспомнился разговор с князем.
- Я понимаю, Алексей, что раз уж граф у нас оскорбленный действием, условия дуэли назначит он. Но вот о чем я тебя очень прошу: присмотрись, прояви дипломатию и попробуй уговорить его на два условия. Первое - чтобы дуэль велась неподвижно. А второе - на собственном оружии.
Алексей Павлович изрядно удивился.
- Николай, я понимаю, что тебе есть резон просить графа о неподвижной дуэли, я бы и сам тебе это советовал. Если Вы будете вести бой, не сходя с места, так это, конечно же, отнимет у него некоторые преимущества, потому что двигается он заметно лучше тебя. Но зачем ты просишь о собственном оружии? Я понимаю, что тебе будет удобнее работать своим клинком, но подумай, какое преимущество ты даешь графу!
- И все же, Алексей, я настаиваю на своей просьбе.
Князь только пожал плечами.
- Ну что ж, друг мой, я попробую. Но... Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
Николай глубоко вздохнул и улыбнулся:
- Дорогой Алексей, я тоже очень на это надеюсь.
Николай сбежал по старой уже деревянной лестнице вниз, вызвав к жизни целую симфонию жалобного древесного поскрипывания, хотя, вообще говоря, и квартира, и дом были вполне приличны. Он вышел на улицу, на брусчатке прямо перед воротами во двор его уже ожидал экипаж. Николай договорился с возницей еще вечером и тот не подвел, приехал вовремя и, натянув фуражку на самые брови, ожидал сейчас офицера, позевывая в свою окладистую бороду.
Николай кивнул ему и устроился на сиденье, а его вестовой Кузяков, разместив шашку и взятую им сумку с кое-какой медициной да сменой одежды для Николая, занял место рядом с кавторангом. Убедившись в том, что пассажиры устроились с комфортом, возница задумчиво пожевал губами и несильно тряхнул вожжи - вороная лошаденка цокнула копытами по мостовой, увозя Николая к месту грядущей схватки.
Дуэль должна была состояться в укромном месте Лесного парка, неподалеку от Выборгского тракта, так что экипаж вскоре покинул городскую застройку. Почти тут же впереди зазеленели деревья, а там уже возница свернул на утоптанные парковые дорожки, и вокруг них зашумела свежая зеленая листва. Вчера погода была изумительной, солнце сияло в безоблачном зените, сегодня же сумрак уходящей ночи превратился в серое, промозглое утро. Низкие грязные облака затянули небо, солнца видно не было, а вода небольшого пруда, мимо которого проехала пролетка, выглядела совсем черной и мерзостно холодной. Это развеселило Николая: надо же, во всех романах дуэли происходят именно так - стылое небо, бессолнечное осеннее утро...
Еще только вороньего грая не хватает, успел подумать кавторанг. И тут же черная птица, сидевшая на ветке, под которой как раз проезжал экипаж, вдруг громко каркнула во все воронье горло. Уставилась на Николая умным и черным глазом. Кузяков истово перекрестился
- Оборони нас царица небесная, накаркала, скотина паскудная...
Возница бросил на Кузякова задумчивый взгляд через плечо, но не сказал ни слова. Он и сам чем-то напоминал Николаю ворона - крупный и черный, с большим крючковатым носом, он словно большая птица нахохлился на своем сидении.
Но Николай, в отличие от большинства моряков, не был суеверным, эту черту он унаследовал от отца, который часто говорил ему:
- Есть только одна плохая примета - если безлунной полночью пьяная черная кошка разобьет зеркало полным воды ведром, то это к неприятности. Все остальное - к деньгам и удаче!
Не прошло и трех минут, как экипаж выехал на поляну, где должен был состояться поединок. Кажется, все уже в сборе - потянув за серебряную цепочку, Николай извлек из кармана луковицу часов. Время было без четверти восемь, так что он не опоздал, а значит никаких претензий к нему не было и быть не могло.
Человеку свойственен страх. Тем более - перед первой в твоей жизни дуэлью. Тем более - если твой противник куда сильнее, чем ты. Страх - это естественная и нормальная реакция, но подавлять его нужно уметь, ибо бесстрашным зовут не того, кто ничего не боится, а того, кто понимает все, но тем не менее делает то, что должно.
Игла смертного ужаса уколола Николая прямо в сердце, когда он увидел фигуры секундантов на поляне, но затем эта игла истончилась и растаяла. Страх исчез, испарился, сменившись сосредоточенностью и готовностью к драке. Все чувства сейчас обострились, и, ступая на грешную землю, Николай ощущал как бурлит, заполняя его естество, предвкушение предстоящей схватки.
Кроме него с Кузяковым на поляне было еще пятеро. Конечно же здесь присутствовал друг и секундант Николая, князь Еникеев, с донельзя мрачной физиономией спешащий встретить вылезающего из экипажа кавторанга, а с князем - судовой доктор с "Баяна". Невысокого роста, маленький и кругленький, он был хирургом от Бога и Маштаков с удовольствием раскланялся с ним. Секундант графа, дородный и кряжистый офицер, изучал сейчас Николая, и во взгляде его не было и намека на какие-либо человеческие чувства. На противоположном краю поляны над тюками суетился какой-то человек - наверное, слуга штабс-ротмистра.