Волею судеб первое препятствие на дороге страсти лейтенанта было преодолено, князь нашел себе отличных партнеров по занятиям. Оставалось раздобыть снаряжение, но с этим возникла немалая проблема. Японцы не старались зверствовать чрезмерно, офицерам разрешено было покидать пределы храма и совершать прогулки днем, а также заходить в местные заведения, но на фехтовальные принадлежности их терпимость не распространялась. Японцы не делали особой разницы между настоящим клинком и деревянным, который тут называли "боккэн" поскольку и деревянным мечом вполне можно было убить человека. Комендант объяснил это князю, и рассказал, что один из величайших японских фехтовальщиков, Миямото Мусаси, нередко выходил на поединок, вооруженный боккэном против настоящей катаны, и все же многие его соперники расстались с жизнью. Тем не менее, князю каким-то образом удалось убедить коменданта, что ему, как потомственному дворянину, невыносимо без меча, пусть даже и деревянного, и тот в конце-концов пошел ему навстречу, разрешив приобрести защиту и "боккэны".
Теперь князь располагал всем необходимым. У него было снаряжение и хорошие партнеры для тренировок, а уж с местом тем более проблем не возникло. Храм, в котором разместили пленных, имел большой сад, вполне подходящий для прогулок и найти в нем уголок для фехтования не составляло труда. Особых развлечений в плену не предвиделось, так что спустя какое-то время в "фехтовальный клуб" потянулись и другие офицеры. Занятия проводились регулярно, собирая немалое количество народу: кто-то приходил тренироваться, а кто-то - просто поглазеть на учебные поединки. Дошло до того, что посмотреть на фехтующих приходили даже японцы, впрочем, они не были частыми гостями.
А вот казачий есаул, как ни странно, присоединиться к "фехтовальному клубу" не пожелал. Это возбудило в Алексее Павловиче нешуточный интерес, и он взялся всячески переубеждать казака, но не преуспел в этом. В конце-концов, князю удалось уговорить есаула на один бой, прельстив его невесть откуда взятым и оттого чрезвычайно ценным коньяком.
Стоит ли говорить, что известие о предстоящей схватке стало сенсацией, и пленный народ собрался посмотреть, чем кончится дело? Кое-кто даже делал ставки - хотя фаворитом был князь, зарекомендовавший себя первоклассным фехтовальщиком, но все же некоторые рассчитывали сорвать куш, надеясь на казацкие ухватки.
К их глубокому разочарованию, сенсации не произошло. Князь элегантно парировал мощные, но не слишком сложные атаки противника, хоть и видно было, что ему непросто выдерживать тяжелые удары. Сам же Алексей Павлович нападал стремительно, изощряясь в обманных финтах, и хоть есаул блокировал неплохо, но общий перевес все равно остался на стороне лейтенанта. Победу князя отметили аплодисментами, хотя публика осталась несколько разочарованной. От боя казака с фехтовальщиком все ожидали большего, а вышло так, что даже некоторые учебные бои "фехтовального клуба" получались зрелищнее.
Князь и есаул пожали друг другу руки, а зрители поднимались с циновок, тихо переговариваясь между собой - Николай же обратил внимание на четверку японцев, заглянувших посмотреть поединок. Двоих из них мичман знал - это были служащие храма, один из которых исполнял обязанности садовника, а вот другие... были весьма необычной парой.
Молодая девушка, вряд ли старше двадцати лет. Конечно же азиатское, но чистое, и весьма привлекательное по европейским меркам лицо. Большие карие глаза, которые так легко представить сияющими и смеющимися, но веселья нет, а есть только спокойный, внимательный, и ничего не выражающий взгляд. Волосы цвета воронова крыла уложены в хитрую прическу со множеством шпилек и живым белым цветком. Стройное тело скрывает неяркое кимоно дорогой ткани. Видна только белоснежная шея, да еще из-под длинной, спадающей до земли полы выглядывают подошвы деревянных сандалий-гэта. Изящный веер в еще более изящных пальчиках. И - совершенно ничем не примечательный пожилой японец-слуга, тихая тень при сиятельной даме...
Эту парочку Николай видел и раньше - старик и девушка присутствовали иной раз на тренировках, сидели поодаль, наблюдая за фехтующими, но кто они, откуда, и зачем приходят сюда - никто не знал. С ними пытались заговорить, обращаясь на английском или французском, да только без толку - на всякое обращение следовал короткий поклон и ничего более.
Похоже, мичман загляделся на японку больше того, чем допускали приличия, а девушка заметила это - она вдруг пристально посмотрела прямо в глаза Николаю. Молодой человек смутился за свою бестактность, почувствовал, как кровь приливает к щекам и отвел взгляд. А когда он снова рискнул посмотреть на незнакомку, та уже скрылась в летней зелени сада, вместе со своим провожатым.
Остаток дня, можно сказать, удался. Алексей Павлович, прикупив заранее приличной снеди, устроил небольшой пикничок, зазвав на него проигравшего схватку казака. Коньяк осилили быстро, а там и есаул не ударил в грязь лицом, выставив какое-то японское пойло, так что посидели душевно. В компании Николай, по большей части отмалчивался, но лейтенант ораторствовал за двоих, и его недюжинное чувство юмора изрядно развлекло мичмана. Но все же Николай рано ушел в барак - прошлой ночью грустные мысли и комары долго не давали ему покоя, а теперь хотелось отоспаться.
Спалось крепко, а снилось что-то удивительно хорошее, хотя Николай и не запомнил, что именно. Но путешествие в мир ночных грез удивительным образом принесло юноше мир и безмятежность. Открыв глаза, мичман почувствовал себя едва ли не заново родившимся, исполненным душевного покоя и физических сил. Причем этим силам требовался какой-то выход.
Мичман сел в своей постели. На соседней койке, с головой завернувшись в одеяло, тихо похрапывал князь - что и неудивительно, ибо солнце еще не взошло. Офицеры вставали много позднее - куда им было торопиться в плену? Барак, в котором жил Николай, делился на отдельные двуспальные "комнаты" посредством тонюсеньких бумажных перегородок, так что слышимость была отличной. Но сейчас не скрипели полы под тяжестью шагов, не слышны были голоса, и не было никакого звука, что сопровождает бодрствование человека - барак крепко спал, наслаждаясь до срока объятиями Морфея.
Желание размять мышцы оказалось слишком велико, чтобы ему противиться. Мичман предпочел бы купание - выйти в предрассветное утро, с головой окунуться в прохладу тихих вод, а затем осторожно плыть, не нарушив благодатного спокойствия зеркальной глади ни единым всплеском. Плыть и наслаждаться зрелищем восходящего, дарующего миру новый день солнца, ласково обнимающего своими лучами медленно просыпающуюся землю...
Но увы, об этом можно было только мечтать - поблизости, куда разрешалось ходить русским офицерам, нигде нет озера или хотя бы большого пруда, подходящего для купания. Так что Николай привел себя в порядок и, прихватив боккэн, тихо выскользнул из барака.
Утренние сумерки уже не скрывали силуэты деревьев, но скользящие меж листвы тени придавали саду таинственный вид. Николай отправился по нахоженной тропинке, но не к месту занятий "фехтовального клуба" - свернул правее, на небольшую полянку, закрытую кустами почти со всех сторон.
Взяв боккэн на манер кавалерийской сабли, мичман приступил к упражнениям, отрабатывая финты, выпады, удары и уходы. Привычные, знакомые движения, но сейчас Николай почему-то получал от них особое удовольствие. Печаль ушла, словно ее никогда и не было, тело слушалось на удивление хорошо, а когда дыхание стало слегка сбиваться и первые капельки пота увлажнили лоб, юноше захотелось поозорничать.