И сын Асано ушел в сумрак ночи. Его жизнь потеряла всякий смысл. Юноша мог выйти на бой, соблюдя канон самурайской чести, но тогда он погибнет, а отец так и останется неотомщенным. Цель молодого воина не будет достигнута, а значит, дни его жизни не имели смысла. Отступление так же немыслимо. Выхода нет и нет спасения для чести, а значит, остается только оборвать нить обессмыслившегося бытия собственной рукой.
Юноша вынес себе приговор, и готовился встретить свой последний рассвет. С первыми лучами солнца, он исполнит обряд сэппуку, как только и должен уходить из жизни самурай, чей меч не смог защитить его чести. В ожидании неизбежного, юный Хаясидзаки погрузился в медитацию дабы очиститься от посторонних и лишних мыслей. Но вместо примирения с неизбежным, он вдруг обрел понимание...
Жизнь самурая подчинена единственной цели - служению истине. Истина самурая - его честь. Все, что мешает служению истине, противоречит самой сути вещей, и должно быть исправлено. Когда что-то омрачает служение истине, нет места ни мести, ни злобе - нужно всего только исправить неверное, вернуть бытию гармонию и порядок. Что может быть естественнее? Меч - душа самурая, слуга истины. Меч - это не ярость и разрушение, меч возвращает миру его красоту и справедливость. А потому истинный самурай не обнажает меч. Истинный самурай ОСВОБОЖДАЕТ меч.
Ранним утром Хаясидзаки бросил вызов убийце своего отца. Сакагами Сюдзэн посмеялся над ищущим смерти юношей, но отклонить вызов не пожелал, да и не мог бы этого сделать без ущерба собственной чести. Он согласился, и вышел на поединок как мясник, идущий забить глупого барана. Сакагами Сюдзэн не сомневался в своем искусстве, но не успел он положить ладонь на рукоять своего меча, как лезвие юного Хаясидзаки пропело погребальную песнь, прервав бытие его надменного врага. Так был отомщен Асано Кадзума.
-А теперь мне пора! - своим обычным голосом сказала красавица, улыбнувшись Николаю.
- А я так надеялся, что Вы покажете мне, каким образом мудрый не по годам Хасия...Хаясидзаки сокрушил Сакагами Сюдзэна.
- Это запрещено - удивила мичмана девушка.
- Нельзя обучать гайдзина нашему искусству. Мне жаль.
Весь день Николай мысленно нет-нет, да и возвращался к этой истории. Безусловно, очень колоритно и так не похоже на русские сказки. Николай считал, что о народе можно многое узнать о его сказаниях, и рассказ был интересен как отражение загадочной японской души, но не только. Сразить врага до того, как тот успеет обнажить клинок... Это было необычно и пробуждало интерес.
На обед Николай чуть припоздал, а когда все же явился, то увидел, что друг его лейтенант и казачий есаул изволят вкушать "хлеб насущный с котлетою" за одним столом, и мичман к ним присоединился. Князь с есаулом непринужденно болтали, улучив момент, Николай поинтересовался у своего друга:
- Скажите, князь, доводилось ли Вам слышать о технике моментального извлечения клинка из ножен? Вот чтобы Ваш противник еще глазами хлопнуть не успел, а Вы уже могли бы нанести удар?
- Это фантастика, друг мой Николай, не бывает такого. А почему Вы спрашиваете?
Николай, как мог, пересказал историю Асано Тамидзимару.
- А, ну тут немного другое. Получается, что этот Ваш Минамото Се... Сиго... тьфу, черт, язык сломаешь с этими японскими именами, в общем, алчущий отомстить за отца юноша научился очень быстро извлекать клинок из ножен. Его враг просто не ожидал такого, и он не успел обнажить своего меча. Заверяю тебя, Николай, если бы самурай Сакагами вышел на поединок с уже обнаженным клинком, то у парня не было бы ни малейшего шанса. А Вы что думаете, Петр Васильевич?
- Верно говорите, Алексей. - подключился к разговору сидевший рядом есаул.
- Вообще говоря, так умеют делать черкесы. Доводилось мне слышать, и даже видеть такое дело - правду сказать, саблю так не выхватишь, только шашку. И в бою это бесполезно - если у противника шашка в руке, а у тебя - в ножнах, тут уж с какой скоростью не выхватывай - все едино на кладбище свезут. Сами черкесы народ горячий, и пользуются этим тогда, например, если вдруг промеж своих ссора вышла и пока шашки еще в ножнах. Вот тогда конечно, кто первый шашку наголо, тому и жить.
- А не могли бы Вы, Петр Васильевич, показать мне этот прием? - с интересом спросил Николай.
- Показать... даже и не знаю. Видел я такое, было дело, самому потом интересно стало, попробовал, да ведь шашки моей тут нету.
Николай все же упросил есаула показать черкесский фокус на боккэне, благо ножны к ним прилагались. Тот, примерившись и так, и эдак, и впрямь выхватил деревянный меч куда быстрее, чем обычно извлекают саблю из ножен. Хотя и не так, чтобы от удивления в зобу дыхание замерло. Впрочем, козаче ведь говорил, что не тренировался специально, а если позаниматься всерьез?
До следующей встречи с так и не открывшей свое имя девушкой оставалось еще два дня. Николаю не хотелось выглядеть странно, тренируя выхват при всех, а вставать до зари он уже привык. Так что следующим утром юноша отправился на заветную свою полянку и вдоволь намахался мечом. Получалось, правду сказать, не слишком-то хорошо, если не сказать, чтобы совсем плохо. Однако Николая все это заинтересовало всерьез, так что следующий рассвет он встретил там же. Показалось ли ему, что за ним наблюдают чьи-то внимательные глаза? Ветер ли качнул тонкую ветвь, протянувшуюся над кустарником? Кто знает, но, когда мичман, не выдержав, отправился проверить, он никого не обнаружил - лишь шелест листвы скрашивал его одиночество.
На третий день Николай пришел на условленную встречу.
Девушка сидела на пятках посреди полянки в той же одежде, предназначенной для занятий. Ее головка чуть клонилась к левому плечу, будто бы внимая одной лишь ей слышимой мелодии. Левая рука придерживала клинок у пояса - вот только, кажется, это был не боккэн. Николай замер - неужто он опять не вовремя? Мешать упражнениям "знакомой незнакомки" не входило в его планы, так что мичман предпочел оставаться молчаливым и незаметным зрителем.
Девушка оставалась неподвижной. И вдруг - вновь застыла, чуть приподнявшись, а обнаженный меч в ее руках уже смотрел вверх, туда, где могло быть горло подошедшего к ней человека. Все произошло настолько быстро, что Николай ничего толком не понял - только что клинок был в ножнах и вот... Словно услышав его мысли, девушка медленно закончила упражнение, убрав меч в ножны и вновь села на пятки в ту же позу, в которой и застал ее Николай. Медленно подняла ладонь, положила на рукоять меча. Николай наблюдал, как смыкаются ее изящные пальчики аккурат под круглой гардой. Как медленно, будто бы специально для того, чтобы можно было рассмотреть во всех подробностях, клинок покидает ножны, как меняет положение тело, как острие устремляется ввысь...
Следующий прием - выхват, переходящий в горизонтально-рубящий удар, еле различимый глазу взблеск стали. И вновь - медленное повторение, словно для того, чтобы нечаянный зритель увидел технику во всех нюансах...
Шаг вперед, ладонь легла на эфес, но меч покидает ножны едва ли на треть - в этот раз нанесен тычковый удар рукоятью и лишь после этого лезвие со свистом рубит невидимого соперника.
А потом все внезапно кончилось. Девушка распрямилась, приняв расслабленную позу, так что Николай увидел, что на сегодня ее упражнения закончены.
Мичман вышел на полянку.
- Доброе утро, леди. Позволено ли мне будет узнать...
Девушка резко повернулась:
-О, здравствуйте, Николай. Вы меня испугали - перебила она его и вдруг, не терпящим возражений тоном отчеканила:
- Вы только что пришли... - короткая пауза и не успел Николай открыть рот - нежным, исполненным вопросительных интонаций голосом:
- Не так ли?
- Конечно - только и оставалось сказать юноше. Впрочем, головоломка-то нехитрая, его собеседница сказала ведь, что учить японскому искусству фехтования она его не может. А если он без ее ведома, подглядел за ее тренировками, то где же тут обучение?