Хотя нет, неправильно. Валялась газета позавчера, когда адмирал в сердцах швырнул ее так, что дрянная бумага, обиженно прошелестев, едва не упала на пол. Такого безобразия Мартынюк, конечно, допустить не мог, так что вскорости газета, будучи аккуратно сложена, скромно примостилась сбоку от металлической шкатулки, в которой адмирал держал всякую несущественную мелочь. И, конечно, огромный заголовок "Наследник престола, эрцгерцог Фердинанд и его супруга София..." располагался на самом виду. Что случилось с эрцгерцогом и его благоверной было не видно - как раз на этом месте газета сгибалась, и для дальнейшего чтения ее следовало перевернуть.
Больше всего фон Эссену хотелось бы взять в руки "Новое время" и прочесть что-нибудь такое: "Наследник престола, эрцгерцог Фердинанд и его супруга София посетили пышный прием, устроенный в честь их высочайшего прибытия в Сараево". Или, скажем, "Наследник престола, эрцгерцог Фердинанд и его супруга София после непродолжительного визита отбыли в Вену". Да что там! Сошло бы и: "Наследник престола, эрцгерцог Фердинанд и его супруга София, будучи в изрядном подпитии бросились с моста в реку, но были счастливо спасены проезжавшими мимо гвардейцами". Все что угодно, черт побери, но только не... Адмирал тяжело вздохнул.
Убиты. Застрелены каким-то безумцем.
Международная обстановка... да что говорить, она никогда не была простой. Но в этом году все окончательно полетело под откос и призрак большой войны, до сей поры казавшийся эфемерно-далеким вдруг приобрел пугающе реальные очертания.
Когда-то давно адмирал, размышляя об извилистых путях большой политики, вдруг представил себе мировую историю в облике огромного парохода. Тогда перед его внутренним взором соткался гигантский лайнер, везущий во чреве своем население всей Земли. Образ рукотворного левиафана, от века, встречающего удары пенных валов грядущего, и оставляющего за кормой кильватерный след уходящих, истаивающих в небытие лет так понравился Николаю Оттовичу, что стал для него забавной игрой ума. Адмирал старался представить, кто есть кто на этом судне, как оно управляется и что им движет...
По всему выходило, что паровым котлом лайнера, имя которому "Человечество", была старушка-Европа. Уродливые, скрюченные кочегары по именам "Жадность" и "Злопамятность", "Алчность" и "Честолюбие", "Глупость" и "Безответственность" работали как проклятые, огромными лопатами швыряя в огневеющие топки обиды, угрозы, конфликты, столкновения интересов, как политических так и экономических, исторических и современных, справедливых и надуманных, в общем, всего того, чем полнилась дипломатия европейских держав. И вся эта грязь полыхала темным пламенем политики, докрасна разогревая стенки котла, так что Европа кипела, бурлила, исходясь черным паром взаимной неприязни и ненависти. Пока огня было не слишком много, со стороны все выглядело вполне благолепно, но когда котел начинал подрагивать, раздираемый внутренними дрязгами, то одна, то другая царственная рука тянула потайной рычаг. И кипящая чернота устремлялась в закопченный ревун, на боку которого кто-то криво процарапал одно-единственное слово - "Война".
Гнев, ненависть и ярость вырывались наружу, оглушали ревом, пачкали грязью, осыпали искрами сгорающих человеческих жизней все, до чего только могли дотянуться. Это было мерзко, но давление в котле спадало и на какое-то время все успокаивалось... ненадолго, а затем все повторялось снова и снова.
О том, кто управляет величественным лайнером, Николай Оттович старался не думать. А все потому что, когда он впервые помыслил об этом, на ум пришла циничнейшая картина: огромный ходовой мостик шикарного корабля, великолепное колесо штурвала из золота и красного дерева... Но на фоне всего этого - лилипуты, выряженные в костюмы и мундиры монархов, премьеров, министров, изо всех сил, пыхтя и ругаясь, дерутся за право хоть на секундочку дорваться до штурвала, хоть миг, но порулить. Хватаются за рукоятки, тянут каждый в свою сторону, а иногда и вовсе штурвал вращается сам по себе. А позади них, сложив руки на груди, возвышается огромная, молчаливая фигура. И Отец наш Небесный, истинный капитан затерянного в океане времен судна, с укоризной смотрит на то, как безумствует багроволицая, потеющая, осыпающая друг дружку тумаками и давно позабывшая о Нем сановная толпа.
Адмирал, кашлянув, перекрестился на образа в углу его апартаментов. Не дело ему, офицеру Российского императорского флота, созерцать, пусть даже мысленным взором, карикатурный облик того, кому клялся служить верой и правдой, ох, не дело...
По всему выходило, что на этот раз котел перегрелся настолько, что его ничто не спасет. Да, войны не миновать, но силы, рвущие Европу изнутри, обрели столь сокрушительную мощь, что дело грозило кончиться взрывом, в котором исчезнет привычный фон Эссену мир, и кто знает, что придет ему на смену?
Войны не миновать... А, впрочем, адмирал в этом никогда и не сомневался.
Та, предыдущая его война, закончилась для молодого еще капитана второго ранга, Николая Оттовича Эссена вечером 30 ноября 1904 года, когда японский барказ выловил его из холодной воды зимнего Желтого моря.
Тремя неделями раньше, последний совет флагманов окончательно отказался от мысли вывести в море остатки Порт-Артурской эскадры и постановил, что все свои оставшиеся силы Эскадра употребит на оборону крепости. Но будущий адмирал не принял и не смирился с таким решением. Конечно, он обязан был повиноваться старшим по званию, и он повиновался, но его броненосец "Севастополь" пока еще сохранял способность выйти в море. Да, часть орудий была снята, да, множество боеприпаса было выгружено на берег, на борту оставалось не более сотни матросов, а угля в ямах было немного, но все это можно было изменить. Затем японцы заняли господствующие высоты над городом, с которых гавань просматривалась, как на ладони, и по русским кораблям ударил град тяжелых гаубичных снарядов. Теперь японские канониры могли бить прицельно, а не по площадям, как раньше и это означало лишь одно - отныне Порт-Артур и остатки первой тихоокеанской эскадры обречены на скорую смерть. Но если для измученного многомесячной осадой города-крепости, чьи защитники выстлали рубежи оборонительных линий десятками тысяч японских тел, никаких альтернатив не имелось - организовать сколько-нибудь длительную оборону под прицельным огнем японских пушек с господствующей высоты было нельзя, то последние оставшиеся корабли Эскадры могли, по крайней мере, выбрать себе смерть по собственному разумению.
Можно было махнуть рукой, остаться в гавани и сгинуть под ударами 280-мм снарядов японских гаубиц, падающих прочти отвесно и поражающих нутро кораблей сквозь не слишком толстую броню палуб. А можно было выйти в море - и погибнуть там, потому что никаких шансов ни на прорыв, ни на победу у поврежденных кораблей, с частично снятыми пушками и неполными экипажами не было.
Флагманы выбрали первое. Капитан второго ранга Эссен - второе.
Находясь в Порт-Артуре, Николай Оттович видел, как иерархия и порядок командования постепенно растворялись в хаосе близящегося поражения. Казалось, все утрачивало смысл, да так оно и было на самом деле. Все постепенно уходило на самотек и ниточки субординации, донесений и приказов, связывавшие штабы и войска рвались с пугающей скоростью. Когда б Эссен интересовался восточной философией, он сказал бы о наступлении энтропии, но он не интересовался. Едва ли не ежедневно Николай Оттович засыпал просьбами командование, умоляя дозволить ему выход на прорыв. Разрешения не было, но Эссен, уверенный в том, что капля камень точит, исподволь готовил корабль к походу и бою. Он даже сумел организовать погрузку угля, пытался грузить и боеприпасы, но этого ему делать не дали.
Двадцать пятого ноября начальник отряда, до которого сократилась теперь некогда грозная первая тихоокеанская эскадра, махнув рукой, разрешил Эссену вывести его броненосец на внешний рейд.