Сдав фуражку крепко сбитой светловолосой фрекен, едва заметной в махонькой гардеробной, кавторанг получил взамен округлый бордовый номерок. Спрятав безделицу в карман, Николай, в два шага преодолев небольшой коридорчик, остановился и обвел взглядом открывшийся ему овал обеденного зала.
Он была небольшим, на полтора десятка разместившихся вдоль стены столов, укутанных белоснежными скатертями, на фоне которых черное резное дерево тяжелых стульев выглядело чуть более изящным, чем в действительности. Несколько нешироких круглых колонн белого камня подпирали выгнутый потолок, с которого свисали люстры, украшенные позолоченными финтифлюшками. В центре зала расположился небольшой каменный пруд, наполненный водой, причем в ней плавали красивые разноцветные рыбки. Посреди пруда из вод выступала небольшая гранитная стела, на которой лежала, уронив голову на руки, бронзовая русалка элегантнейших форм. И пруд, и русалка являлись весьма необычным атрибутом для ресторации, и потому Николай невольно задержал на них взгляд, тем более что Генке ни о чем подобном не упоминал.
- О, какие люди! Николай Филиппович, чего же Вы стоите? Давайте же к нам, прошу Вас!, - раздался знакомый, чуть хмельной мужской голос. Кавторанг не сразу вспомнил его обладателя, хотя обращенное к нему лицо было в высшей степени колоритным.
В трех столах от Николая расположился по медвежьи огромный в плечах и весьма грузный мужчина лет сорока или чуть-чуть за сорок. Его широкое круглое лицо обрамляли настолько крупные и густые бакенбарды, что один только взгляд на них пробуждал мысли об африканских джунглях. Все в нем было велико - руки и ноги, более всего подходящие Илье Муромцу, широченные ладони и пальцы, толщиной едва ли не с ножку стула. Черты его лица были правильны и пропорциональны - но, повинуясь общей тенденции, едва ли не вдвое более крупны, нежели у обычного человека. Одни только глаза выбивались из ряда вон - будучи вполне нормальных размеров, но волею Творца помещенные на сию исполинскую физиономию, они выглядели на ней совсем маленькими, и вкупе с несколько обвислыми щеками придавали внешности сего почтенного господина некое сходство с английским бульдогом.
Разумеется, забыть столь колоритную фигуру было решительно невозможно - Маштакову призывно махал рукой старший офицер "Славы". Вообще говоря, главных офицеров первой линейной дивизии Николай знал в лицо и по имени, но окликнувший его гигант получил назначение не больше месяца тому назад, а до того служил на Черноморском флоте. Они виделись всего лишь один раз, но были представлены друг-другу. Фамилия этого здоровяка... Русанов, кажется. Точно - Русанов, но вот имя-отчество никак не вспоминалось. Кавторанг шел к ломившемуся от закусок столу, дружелюбно улыбаясь и матеря про себя столь некстати проявившуюся забывчивость. И уже протягивая для рукопожатия руку, тут же скрывшуюся в ковшеобразной ладони окликнувшего его офицера, он наконец-то вспомнил:
- Рад видеть Вас в добром здравии, Всеволод Александрович!
- Присаживайтесь, Николай Филиппович, не побрезгуйте!
Тут только кавторанг обратил внимание, что ужинает Русанов отнюдь не в одиночестве.
- Простите, но не могли бы Вы представить меня?
- О! Прошу прощения. Дорогая, позвольте представить Вам светлое будущее отечественной морской артиллерии, опору и надежу Российского императорского флота, блестящего офицера, могучее плечо которого, надо полагать, в самом ближайшем будущем украсится адмиральскими эполетами... Капитан второго ранга Маштаков Николай Филиппович! Уважаемый Николай Филиппович, представляю Вам умнейшую из прекраснейших властительниц мужских дум - моя нежно любимая сестра - Елена Александровна Русанова!
Николай коротко поклонился молодой женщине, сидевшей напротив артиллериста, и Елена Александровна улыбнулась ему в ответ. Возможно, это была всего лишь дань обычной вежливости, но улыбка получилась куда теплее, чем требует этикет при представлении незнакомого мужчины. Скорее всего так вышло потому, что уголки прекрасных губ госпожи Русановой подрагивали от еле сдерживаемого смеха.
- Очень рада знакомству, Николай Филиппович... Всеволод! Ваши манеры ужасны! Что подумает о нас этот джентльмен? И как же Вы прилюдно осмеливаетесь делать даме столь двусмысленные намеки? Общественное мнение считает, что красавицам ум ни к чему и полагает красивых женщин глупышками, так что назвать меня умнейшей среди них, это вовсе не комплимент! А Вы при этом умудрились еще и намекнуть, что среди красавиц я выделяюсь лишь умом...
Русанов, до того ухмылявшийся во всю ширь, не выдержал и гулко расхохотался.
- Зато уж в остроте языка тебе равных нет, сестрица!
Здесь Николай почел возможным вмешаться:
- Я полагаю, что никому здесь не нанесу обиды, отметив, что никогда не видел, да и не ожидаю встретить женской красоты, среди которой Вы, Елена Васильевна, могли бы выделяться лишь умом. И уж тем более я не рассчитываю встретить женский ум, в сравнении с которым, Вы могли бы отличиться только красотой.
Наградой ему стала еще более теплая, чем в первый раз улыбка, и взгляд огромных, смеющихся глаз цвета яркой, летней листвы.
- Бог ты мой, это же почти белый стих - да еще вот так, экспромтом... Вот видите, Всеволод, как говорят истинные джентльмены? Бедная, бедная Настасья, Вы ей, наверное, никогда ничего подобного в жизни не сказали! Уверена, Вы только подшучиваете все время, как надо мной сейчас.
Русанов в шутку втянул голову в плечи и закрылся растопыренной кистью, размером с большую суповую тарелку
- Что Вы, что Вы, Елена! У Настасьи Никитичны не забалуешь, она никогда не потерпела бы моего остроумия. Вы только не передавайте ей моих шуток - моя невеста прекрасна, как бутон распустившейся розы, но когда я вижу этот прелестный и нежный цветок с чугунной сковородкой в лепестке, я страшно робею!
- Но что же Вы стоите, Николай Филиппович! Наши с братцем семейные шуточки могут ввести в смущение кого угодно, и мне, право, совсем неудобно, что я заставила Вас все это выслушивать. Пожалуйста, присаживайтесь, а я попытаюсь вспомнить обязанности гостеприимства, - и Николай удостоился третьей улыбки.
За спиной Маштакова уже стоял незамеченный, неслышно подошедший человек, и стоило только Николаю присесть, как на накрахмаленную скатерть перед ним легло отделанное кожей меню. Елена Васильевна продолжала перешучиваться с Русановым, не отвлекая Николая от выбора блюд, и потому кавторанг, глядя одним глазком в меню, рискнул другим глазком внимательнее рассмотреть свою очаровательную собеседницу.
Сидящая напротив него женщина была, пожалуй, чуть старше двадцати лет, и ничего от гигантизма брата не было в ее облике. Вьющиеся каштановые волосы, уложенные в не слишком сложную, но очень элегантную прическу прекрасно гармонировали с огромными зелеными глазами. Аккуратный овал лица, высокие скулы, чуточку курносый нос, пухлые губки... Быть может, ее внешность и не являлась каноном классической красоты, но госпожа Русанова была, безусловно, очаровательна. Каждый взмах длинных ресниц, каждая улыбка, поворот головы - любое ее движение дышало грацией молодой газели и тем, что искушенные в женской красоте французы называют charme unique
Тут кавторанг наконец осознал, что наслаждаться женским обществом "в один глазок" у него не получилось. Николаю стоило известных усилий заставить себя вернуться к изучению меню, прекратив довольно нагло пялиться на сидящую напротив него даму. Была ли Елена Александровна поглощена разговором с братом, или же предпочла не замечать некоторое отступление от этикета, допущенное Маштаковым - сказать было решительно невозможно.