- Я не причинил Вам боли?
- Ах, пустое. Позвольте поблагодарить Вас за мое спасение. Засим, уважаемые господа, позвольте откланяться - меня ждут дела.
Николай попробовал было предложить бабушке помощь или позвать извозчика, но старая женщина остановила его жестом, достойным короля:
- Еще раз благодарю Вас за учтивость, юноша. А теперь - прощайте! - и, гордо кивнув офицерам, бабуля удалилась.
Стевен-Штейнгель смотрел ей вслед с искренним восхищением.
- А я думал, что после моей гувернантки, Царствие ей Небесное, таких женщин уже и не осталось на свете... - ни к кому не обращаясь произнес он.
Затем все завертелось - двое дюжих дворников, прибежавших на звуки свистка вязали выбежавших из здания банка налетчиков, кто-то телефонировал в полицейский участок и те отреагировали неожиданно быстро - Николай глазом моргнуть не успел, а вокруг уже все рябило от обилия сыскного люда. Неожиданно к нему подошел некто, представившийся следственным приставом
- Капитан второго ранга Маштаков Николай Филиппович. Чем могу?
- Господин капитан, не будете ли Вы столь любезны и не назначите ли удобное для Вас время, чтобы дать свидетельство по этому делу? Вы очевидец, и Ваше описание чрезвычайно облегчит судопроизводство по этим мерзавцам.
Николай пожал плечами. Самое смешное, что время у него все еще было - до самого вечера, так почему бы и не...
- Удобно ли Вам будет записать мои показания прямо сейчас?
- Удобно! Очень удобно! Примите мою искреннюю благодарность, господин капитан! Покорнейше прошу пройти в банк, там все и запишем...
Все же процедура отняла почти час, а когда Николай, подписав полицейские бумаги, сбежал по лестнице вниз и вышел из парадного, то оказалось, что прямо перед ним стоит открытый экипаж. Дверца распахнулась, и на серую брусчатку площади вышел тот, кого Николай хотел бы видеть меньше всего - граф Стевен-Штейнгель собственной персоной.
- Господин капитан, Вы спасли мне жизнь.
- Прошу извинить. Если бы я сразу узнал, с кем имею дело, я ни за что бы не позволил себе вмешаться в развлечения столь сиятельной особы, граф.
- Я понимаю Ваш сарказм, но прошу Вас выслушать меня.
- Сожалею, но на это у меня нет ни минуты времени.
- Господин капитан...
- Оставьте свою благодарность при себе, граф. Мне она ни к чему. - бросил через плечо Николай, разворачиваясь, чтобы обойти Стевен-Штейнгеля. Ему удалось сделать два шага в молчании, и кавторанг уже надеялся, что тягостная встреча подошла к концу.
- Господин Маштаков, я не такая свинья, каковой Вы меня видите.
И тут вдруг Николая понесло. Он уже испытывал бешенство в разговоре с графом сразу после дуэли, и тогда едва смог сдержаться, но теперь десятикратно сильнейшее чувство толкнулось ему в грудь. Черт с ней, с Валерией, к ней Николай давно уже не испытывал ничего, кроме легкой гадливости, но этот... Эта дрянь, возомнившая себя мужчиной... Сопротивляться охватившему его порыву кавторанг не мог, он развернулся и сделал шаг к Стевен-Штейнгелю:
- Не такая?! Граф, а кем еще можно считать человека, спрятавшегося за женщину? Уклонившегося от честного поединка?! И после всего этого еще имеющего наглость искать разговора со мной?!!
Граф побледнел, каждая фраза Николая пощечиной ложилась на его лицо. Николай ожидал взрыва, но вместо этого Стевен-Штейнгель вдруг негромко сказал:
- Капитан, с двадцати метров я кладу в медный пятак пять пуль из шести.
- Что?!!
- Двадцать метров. Медный пятак. Пять из шести.
- Какое это...
- Я полагаю, вот это - Стевен-Штейнгель элегантным жестом указал на здание банка:
- Может служить некоторым подтверждением моих слов.
Вдруг, как-то враз, смысл сказанного графом прорвался сквозь пелену ярости, охватившей Николая. Монетка на двадцати шагах... не шагах даже - метрах... это мастерство, каковым Николай никогда и не надеялся обладать. И ведь действительно - на крыльце граф показал себя великолепным стрелком, с легкостью попав бегущему человеку в ногу: обездвижив его, но не потревожив при этом артерии, чтобы налетчик не истек кровью. А выстрел навскидку, когда пуля высекла искру в десяти сантиметрах от рванувшейся к браунингу руке бандита?
"Он ведь был один там, когда все началось, один против всей банды" - запоздало сообразил Николай. Но, пока они с приставом шли в кабинет управляющего, кавторанг насчитал по меньшей мере четыре прикрытых тряпками трупа при одном раненном - а граф не получил и царапины. На такое был способен только Мастер, стрелок от Бога...
...которому совершенно незачем опасаться дуэли на пистолетах с каким-то там кавторангом, едва ли помнящим, с какой стороны берутся за револьвер.
Но тогда... какого черта?! Бешенство схлынуло так же неожиданно, как и накатило, и Николай почувствовал слабый интерес.
- Господин капитан, как Вы смотрите на то, чтобы пропустить по стаканчику? Честное слово, пересохло в горле от этих перипетий...
- С Вами?
Граф тяжело вздохнул.
- Хорошо. Давайте тогда пройдемся немного - и позвольте мне наконец объясниться.
Но Николай и сам чувствовал, что после "перипетий" стаканчик был бы очень кстати.
- Ладно, давайте заглянем куда-нибудь
- Отлично! Прошу в экипаж.
Поездка протекала в молчании и не затянулась - через две улицы графская карета остановилась у небольшого заведения, в котором Николай ранее не бывал. И вскоре они сидели лицом к лицу в кабинке, разделенные небольшим столом с белоснежной скатертью, пузатенькой бутылочкой коньяка, блюдом с многочисленными желто-белыми сырами и хрустальной вазочкой с аккуратнейше нашинкованными дольками лимона. Офицеры молча выпили по глотку - без тостов и не чокаясь.
- Николай Филиппович, я должен кое-что сделать. Но перед этим необходимо объяснить Вам мотивы моего поведения, без чего все запутается окончательно. Буду, по возможности, краток, поскольку беседа эта не доставляет Вам удовольствия, да и мне тоже.
- Так может лучше было и не начинать?
- Может и лучше, но, полагаю, я должен... Позвольте с самого начала: тогда, у Валерии, я хотел убить Вас. Это так, и я не стыжусь этого. Я был совершенно захвачен страстью, и ради женщины готов очень на многое. Вы были нестерпимы для меня как успешный соперник в любви, ревность снедала меня, и я сознательно оскорбил Вас, чтобы спровоцировать дуэль, на которой, повторяю, я собирался покончить с Вами.
Граф салютовал бокалом Николаю, и наградил себя глотком коньяка.
- Сцена вышла безобразная, а что потом - я точно не помню. Куда-то шел, где-то пил, готов был убить Вас, себя, бросившую меня Валерию, и весь мир заодно. Жил как в тумане, в ожидании неизбежного, и вдруг - мне сообщают, что суд офицерской чести признал меня потерпевшей стороной!
- Это было... Неожиданно? Какое там, к черту, "неожиданно"! Я ведь наговорил Вам с три короба мерзости при многих свидетелях, распоследнему дураку было понятно, что оскорбитель - я! В общем, от этой новости изрядная часть винных паров выветрилась из моей головы настолько, что я снова стал мыслить разумно. Кто мог сделать так, чтобы меня признали потерпевшим? Кто обладал достаточной властью над людьми, чтобы убедить свидетелей нашей ссоры в том, что белое - это зеленое? Ответ был очевиден. Я привел себя в порядок и поехал к Валерии, наплевав на все запреты: мне нужно было знать...
- Мы объяснились. Оказалось, что она играла с нами обоими, но... как Вы уже знаете ее симпатии принадлежали мне. Она чувствовала себя виноватой, что все так далеко зашло, боялась за меня и пыталась мне подыграть... А Вы... Дьявол! Вы совершенно не заслужили такого отношения, ни с моей ни с ее стороны.
- И что мне оставалось делать? Идти и требовать пересмотра суда, с тем чтобы Вас признали потерпевшим и дали право выбора оружия? Вы бы выбрали пистолеты, потому что мое мастерство с клинком общеизвестно, а умение стрелять - нет. И мне пришлось бы убить Вас на дуэли. А за что? За любовь женщины, которую она и так отдала мне? Поймите меня правильно, господин капитан. Будь между нами соперничество, я бы убил Вас не задумываясь, но штука в том, что соперничества-то никакого не было! Валерия играла с Вами, я оскорбил Вас, а теперь должен был еще и убить!