Это расстраивало Николая, потому что мешало развиваться его роману с Еленой, а в том, что это роман, уже не было никаких сомнений. Но они виделись так редко... Ревность? О, нет, бравому кавторангу никогда бы не пришло в голову ревновать госпожу Русанову к кому-то еще. В отличие от Валерии, рядом с которой всегда находился целый выводок воздыхателей и ухаживание за которой было тем еще соревнованием, Елена достаточно быстро дала понять, что не намерена принимать знаки внимания ни от кого, кроме Николая. Безусловно, он нравился ей, но теперь кавторанг желал иных чувств между ними, а как их добиться, если они почти не бывали вместе? Как мыслилось кавторангу, в его отношениях с Еленой Александровной наметился некий застой, но увы - покамест он мало что мог с ним поделать.
С другой стороны, увлеченность своим делом в сочетании с бесконечной занятостью не давала Маштакову мучиться амурами, пока он на службе. Николай отлично знал, какое важное дело ему поручено и надеялся подготовить артиллерию линкора к сражению: а в том, что битва неминуема он не испытывал и тени сомнения. Соответственно, ему было безразлично, что за полгода войны бригада дредноутов ни разу не вышла из Финского залива: это "бездействие" воспринимался Маштаковым как дар богов, позволявший наилучшим способом приготовиться к бою.
Конечно, известия о рейдах крейсеров и миноносцев пробуждали в нем интерес, но все же это был, скорее, интерес наблюдателя: предложи кавторангу кто-нибудь перевод на крейсер, он бы отказался. Николай чувствовал себя вполне на своем месте - но увы, о других, более юных и менее опытных членах экипажа этого сказать было нельзя
Еще до Рождества трое лейтенантов - второй, третьей башни и носового плутонга - подали рапорты о переводе.
Объясняться с ними стало для Маштакова форменным мучением. Горящие глаза, жажда боевых свершений, чуть-чуть заметное пренебрежение начальством, якобы "устроившемся подальше от войны" и тут же - склонность только что в ноги оному начальству не падать, дабы оно похлопотало о переводе. Юношеский максимализм, твердая уверенность, что если прямо сейчас не сбежать на миноносец, то вся война пройдет мимо и, конечно же, абсолютная глухота ко всем аргументам начальства...
Хотя, положа руку на сердце, некоторые основания для хандры у молодых офицеров были. Никто не сомневался, что командующий Балтфлотом способен бросить в бой все, чем располагает, хотя бы и против превосходящих сил противника. Но власть фон Эссена имела границы: костяк балтфлота, 1-ая бригада новейших линкоров, куда входил "Севастополь", можно было использовать лишь по решению Ставки. И было ясно, что Ставка будет запрещать, а если и разрешит, то лишь тогда, когда уже будет поздно.
К счастью Николая, командующий Балтфлотом издал недвусмысленный приказ, запрещающий переводы с дредноутов 1-ой бригады, кроме как по прямому ходатайству контр-адмирала Кербера.
А затем пришел февраль 1915 г, окончательно сковавший льдом Финский залив, и выходы кораблей в море прекратились. Зимняя стужа умерила пыл жаждущих чужой крови наций, и война приостановилась - лишь затем, чтобы с приходом весны разгореться с новой силой.
ГЛАВА 21
- Повоевали, называется - буркнул старарт.
- А вот не все коту масленица. Повадились, понимаешь, кайзера обижать: в прошлом году "Газелле" с "Пантерой", месяц назад - "Мюнхен", эдак-то совсем хохзеефлот без крейсеров оставите! И то сказать - хоть "Аугсбург" и ушел, но "Ундине" все же на шведские камни загнали.
- Да не "Ундине" это! Не "Ундине"! Говорю же, это "Альбатрос", минный заградитель!
- Адмирал сказал - крейсер, значит крейсер.
- Ошиблись на "Макарове", точно Вам говорю. Но "Аугсбург"! В который раз уже сквозь пальцы! Проскочил мимо нас на пяти милях - только его и видели! Еще и пощечину залепил...
- Стопятимиллиметровую.
- Ага, точно.
- "O, du lieber "Augsburg", "Augsburg", "Augsburg"..." - замурлыкал штурман на мотив общеизвестной "Ах, мой милый Августин", но на него тут же зашикали со всех сторон, потому как мурлыкал он на редкость немузыкально.
- Ох, дать бы тому медведю в ухо - мечтательно закатил глаза Андрей Геннадьевич
- Какому?
- Который Вам на ухо наступил, Сергей Борисович!
- Ничего Вы, артиллеристы, не понимаете в высоком искусстве оперы и арии! У Вас одно в жизни предназначение
- Это какое же?
- Стрелять, куда Государь-Император прикажет!
- Неправильное предназначение - подал голос зашедший в боевую рубку старший офицер
- Это почему еще?! - возмутился старарт
- Стрелять-то любой сумеет, а ты попадать попробуй!
- Тьфу...
Разговор продолжился, с шутками и прибаутками, как, собственно, и было заведено среди офицеров "Баяна", но Алексею Павловичу шутить не хотелось совершенно. Весь сегодняшний рейд пошел через коромысло, а ведь все так хорошо начиналось...
Гибель "Магдебурга" в самом начале войны, на фоне гигантской численности германского флота могла показаться незаметной, если бы не шифровальные книги, утопленные на мелководье и поднятые русскими водолазами. Отныне флоты союзников могли слушать радиосвязь немцев почти как свою собственную - кошмар, не приснившийся морякам хохзеефлотте в самых страшных снах.
Контр-адмирал Непенин, глава отдела разведки, доложил командующему о грядущих торжествах в Киле, где кайзер собирался почтить личным присутствием, любимый им флот. Разумеется, фон Эссен, недавно оправившийся после тяжелой болезни, никак не мог упустить такой оказии засвидетельствовать свое почтение венценосной особе. Пользуясь тем, что все крупные корабли сосредоточатся в Киле, командующий флотом отдал приказ крейсерам дать подобающий случаю салют, немножко постреляв по Мемелю. Командование операцией поручили контр-адмиралу Бахиреву
В море вышла 1-ая бригада крейсеров: "Адмирал Макаров" под адмиральским флагом, "Баян" князя Еникеева, "Олег" да "Богатырь", а прикрывал их "Рюрик": уже долгое время ничего крупнее броненосных крейсеров немцы на Балтике не использовали, а "Рюрик" и создавался как их убийца. Известно, что фон Эссен просил дредноуты на дальнее прикрытие операции, но, увы, не получил их - Ставка не расщедрилась, да и никогда не была она щедрой, если поднимался вопрос использования тяжелых кораблей. В море вышли "Андрей Первозванный" с "Императором Павлом I" - надо сказать, Ставка возражала и против этого, санкционировав только "Цесаревича" со "Славой". Но Николай Оттович резонно возразил, что броненосцы эти, хоть и старые, являются единственными кораблями обоих бригад линкоров, способными, случись чего, оборонять Моонзундский архипелаг, потому как остальным линкорам пройти в Рижский залив не позволяет осадка. Аргумент показался Ставке убедительным, но дредноутов фон Эссен все равно не получил. И сам комфлота выйти в море не смог, потому что был еще сильно слаб после болезни.
А дальше... Все пошло кувырком. Собирались взять с собой флотилию миноносцев, но она задержалась с выходом из-за сильного тумана, так что крейсера пошли с одним только "Новиком". По дороге туман осатанел совершенно, казалось, что пальцев вытянутой руки уже не видно, так что к Мемелю вышли, потеряв по дороге и "Рюрик" и "Новик". Оба корабля заблудились в тумане и были где-то совсем близко, но где - неясно. Все же четыре крейсера вышли к Мемелю и все было готово к обстрелу, но вдруг командующий повел крейсера назад.
Такая неудача всех расстроила. Понятно, что в таком тумане сколько-то точной стрельбы ожидать было нельзя, но и уходить без единого выстрела получалось как-то не по-человечески. Экипаж погрустнел, а старший артиллерист, с чувством цитировал Лермонтова:
"Что ж мы? На зимние квартиры?
Не смеют, что ли, командиры,
Чужие изорвать мундиры,
О русские штыки?"
Но наконец-то развиднелось: и вдруг прямо по курсу обнаружился отряд германских кораблей в составе легких крейсеров "Аугсбург" и "Ундине" (хотя Андрей Геннадьевич ручался, что это был всего лишь минный заградитель "Альбатрос") и флотилии миноносцев.