Надежда на то, что немцы вернутся, таяла с каждым часом. Николай Оттович с неожиданной злостью посмотрел на напольные часы. Где же, черт побери, этот драный морской свинкой хохзеефлот?!
* * *
- Ну, во здравие болярина Вячеслава, сокрушителя тевтонцев и укротителя их броненосцев - произнес, улыбаясь, Сергей Сергеевич Вяземский. Кают-компания ответила одобрительным гулом, где-то звякнуло горлышко хрустального графинчика о тонкое стекло рюмки, наполняя ее холодной водкой. Вячеслав Александрович, улыбаясь, кивнул командиру "Славы" и салютовал ему бокалом коньяка. А там поднялись и другие руки, кто со стопкой, кто с бокалом мадеры или шампанского.
Дело было под вечер, отмечали успех боя 8 августа. Понятно, что сразу после драки не до этого, да и дел было невпроворот - немцы оттянулись назад, но держались на виду, утащив только подбитый броненосец. Соответственно и контр-адмирал Ферзен до темноты не уводил свои корабли от минного заграждения и лишь в сумерках вернулся на рейд Аренсбурга. Параллельно на "Славе" разбирались с повреждениями, коих, впрочем, было не слишком много. Один 280-мм снаряд пробил шестидюймовую броню верхнего пояса, да и разорвался внутри корабля, натворив изрядных дел. Осколки сильно побили переборки, проломили нижнюю бронепалубу, поразили масляную цистерну в левом машинном и, словно этого всего было мало, начался пожар. Неприятно, но не смертельно, хода корабль не терял, а огонь быстро затушили. Еще один снаряд грянул в главный бронепояс, но пробить его не смог и разорвался на нем, слегка вдавив плиту вглубь корпуса: от этого немного подтекало в угольную яму, но трюмные живо все подкрепили. Третий же снаряд и вовсе не доставил никаких неудобств: пробив коечные сетки по правому борту, он улетел в далекие далека, не разорвавшись, да там и потонул, не дав разрыва. В общем, хотя бы и на скорую руку, все поправили в тот же день и корабль к походу и бою был готов. Остальные броненосцы Ферзена никаких повреждений не получили, разве что "Цесаревич" сильно засыпало осколками. Наутро, еще до восхода снялись с якоря и снова пошли к минным заграждениям. Но рассветные лучи поднимающегося солнца осветили лишь чистую морскую гладь - противник ушел, даже дымов не было видно и броненосцы, покрутившись у минных заграждений, вернулись на рейд.
Однако же напряжение не спало - предположили, что немцы явятся на следующий день, и ночь прошла в ожидании боя. Однако ждали напрасно, немцы так и не явились, так что десятого занимались обычными хлопотами: ну а под вечер решили слегка спрыснуть успех, потому что именно попадание "Славы" выбило вражеский броненосец из боя. Повара расстарались, так что стол получился изобильным, но на спиртное не налегали - кто ж его знает, чего там немчура удумает? Желающих идти в бой с похмелья, понятное дело, не было.
Понемножку выпили, конечно.
- Засим разрешите откланяться, - встал с места Вяземский.
- Господа мичманы! - обратился он к другому краю стола кают-кампании. - Напоминаю, что война еще не окончена, так что прошу сегодняшним вечером помнить крепко: известнейшая латинская пословица "In vino veritas" имеет окончанием "in agua sanitas". Можете рассматривать это как дружеский совет, но лучше - как приказ. Так будет и вам понятнее, и мне спокойнее.
Офицеры ответили улыбками, кто-то рассмеялся. Командир покинул помещение, и разговоры возобновились с новой силой - один лишь батюшка сидел молча и хоть старательно изображал смирение, но видно было, что недоволен. Вячеслав Александрович, промокнув салфеткой губы, отодвинул тарелку и встал - он был сыт и хотелось курить, а делать это было лучше всего на свежем воздухе.
Но, выйдя на палубу, застал там Вяземского. Командир корабля, сложив руки на груди, задумчиво смотрел на темное небо.
- Что, Вячеслав Александрович, решили отдохнуть?
- Да, Сергей Сергеевич, курну, да и пойду сосну минут четыреста.
- Как там батюшка? Обижается?
- Обижается.
- Ох уж эти мичманы. И ведь знаю, что хотел, как лучше, а получилось... - тут Русанов едва не прыснул в кулак, лишь кое-как удержавшись.
- Вот так всегда, - словно не замечая состояния своего старшего артиллериста, продолжал Вяземский. - Человек делает сверх положенного ему по должности, совершает героический поступок, которым все восхищаются. А потом является мичман Мазуренко "с пипкой в дыму" и... - тут Вячеслав Александрович не выдержал и расхохотался.
Дело было так - когда от разрыва немецкого снаряда запылал пожар, тушить его ринулись всем отсеком, но, как ни удивительно, первым оказался отец Владимир. Священник сам раскатал пожарный рукав и подал воду так скоро и умело, словно всю жизнь отслужил в трюмно-пожарном дивизионе. Не видя никого в густом дыму, отец Владимир в одиночку встал на пути ревущего пламени, пока остальные еще только соображали, что да почему. Священник не знал, прибыл ли трюмный дивизион или нет, он не знал, остался ли кто-то в отсеке живым или нет, но он понимал, что огонь на корабле недопустим, и не колебался ни секунды.
После того как пожар потушили, матросы смотрели на него с восхищением, не ожидая столь скорых и умелых действий от честного отче. Увы, на мичмана Мазуренко, руководившего пожарным дивизионом, храбрый поступок отца Владимира также произвел неизгладимое впечатление:
- Мы только вбежали, а отец Владимир уже, рясу подобрав, с пипкой в руках огню путь преградил, - громко рассказывал мичман в кают-кампании. Кто-то ничего не заметил, кто-то чуть улыбнулся двусмысленности, проистекающей от неправильного построения фразы, но мичман, явно под влиянием описываемых им событий и ничего не замечая вокруг себя, вещал:
- И как дал, так уж дал, из пипки-то своей фонтаном, да с таким напором, что весь огонь сразу в дым ушел... - вот тут уж кают-компания грохнула, а мичман, недоумевая, завертел головой, глядя то на смеющихся офицеров, то на стремительно багровеющего отца Владимира.
Тогда Вяземский, с каменным выражением лица и без намека на матюги, в трех словах ясно и доходчиво объяснил Мазуренко все, что о нем думает, отчего красный как маков цвет мичман пулей вылетел из кают-компании. После чего командир "Славы" от лица всего экипажа линкора поблагодарил священника за его превосходные действия и выразил ему восхищение, чем инцидент удалось немного сгладить. Но сейчас Сергей Сергеевич улыбался:
- Эх, мичманы... Золотое время. Мазуренко сейчас, поди, переживает, а он ведь тоже вел себя молодцом.
Немного помолчали. Любые приключения, особенно - с риском для жизни, очень приятно вспоминать, когда они закончились: несколько хуже, когда их еще только предстоит пережить.
- Как думаете, Сергей Сергеевич, когда немцы устроят второй штурм? - вдруг спросил командира Вячеслав Александрович.
- А не знаю. У них несколько тральщиков подорвалось, и я думал, что им надо тральный караван переформировать, - ответил ему Вяземский. - Однако, если бы дело было только в этом, они вернулись бы самое позднее сегодня утром. Но их нет, и это непонятно. Я не люблю, когда противник делает что-то непонятное, потому готов ждать любой пакости каждый момент, да и Вам того же советую.
Русанов молча пожал плечами и собрался было идти, но Сергей Сергеевич остановил его вопросом:
- А что думаете, Вячеслав Александрович, если все же пойдут на прорыв дредноуты?
Старший артиллерист снова пожал могучими плечами: