— Позволь мне заранее выразить тебе глубокую признательность.
— Я просто хочу вернуть улыбку на лицо клубной жизни.
— Мне пора играть в гольф, — говорит безучастно Дамьен, глядя на часы. — Затем у меня ленч в «Fashion Cafй» с Кристи Терлингтон; про нее, кстати, в последнем номере «Top Model» написали, что уж эта «продастся в последнюю очередь». В «Fashion Cafй» есть, кстати, виртуальная Кристи — советую тебе посмотреть. Они называют это «говорящим манекеном». Она говорит всякие фразы, типа: «Я надеюсь вскоре увидеть вас снова — возможно, лично», кроме того, она цитирует Сомерсета Моэма, обсуждает политическую ситуацию в Сальвадоре, а также свой контракт с Kellogg. Я знаю, что ты думаешь по этому поводу, но у нее это классно выходит.
Дамьен наконец встает, и гориллы следуют его примеру.
— Собираешься сегодня на какой-нибудь показ? — спрашиваю я, — или у тебя в планах еще один суд над Готти?[27]
— А что, разве его снова судят? — Тут до Дамьена доходит. — А ты у нас, однако, шутник. Только шутки у тебя не смешные.
— Спасибо.
— Да, я пойду на показы. Идет «неделя моды», что еще можно делать в это время? — вздыхает Дамьен. — А ты где-то выступаешь?
— Ага, у Тодда Олдема. Один из парней, которые следуют за моделями, когда те выходят на подиум. Знаешь, это что-то вроде темы: «За каждой женщиной…»
— Вьется какой-нибудь хорек? Смешно! — Дамьен потягивается. — Звучит просто офигительно. Ну и как, ты готов?
— Будь спокоен, чувак! Я — скала, я — остров.[28]
— Кто бы стал с этим спорить?
— В этом я весь, Дамьен.
— Уже завязал с ОРР?
— Ты же меня знаешь.
— Ты сумасшедший, — усмехается Дамьен.
— Главное ясность, зайка. Абсолютная ясность.
— Хотел бы я знать, Виктор, что ты имеешь в виду под этим.
— Всего лишь три слова, мой друг: Прада, Прада и ничего кроме Прады.
26
В одном маленьком квартальчике в Трайбека[29] — из тех, что «вот-вот войдут в моду» — вверх по пролету не особенно крутой лестницы и через темный коридор: длинная гранитная стойка бара, стены, украшенные канделябрами из металла, похожими на обломки автокатастрофы, не особенно большой танцпол, десяток видеомониторов, небольшая ниша, которая легко превращается в будку диджея, комнатка сбоку просто взывает, чтобы превратить ее в VIP-зал, зеркальные шары свисают с высокого потолка. Иными словами — фундаменталистский подход. Ты видишь мигающий свет, и тебе кажется, что ты и есть этот свет.
— Ах, — вздыхаю я, обводя взглядом помещение. — Клубная сцена.
— Ну да! — Джей Ди нервно следует за мной по пятам, при этом оба мы прихлебываем из купленных им бутылок диетического «Snapple» со вкусом дыни и лесных ягод.
— Есть в этом какая-то красота, Джей Ди, — говорю я. — Ну признай же это, гомик противный. Признай!
— Виктор, я…
— Я знаю, что ты падаешь в обморок уже от одного моего мужественного запаха.
— Виктор, только не нужно привязываться к этому месту, — предостерегает Джей Ди. — Ты же знаешь, что клуб этот будет жить недолго, что в клубном бизнесе вообще все меняется крайне стремительно.
— Это ты будешь жить недолго, — говорю я, проводя рукой по холодному граниту стойки.
— Ты вкладываешь в него массу энергии, а затем все те люди, которые делали это место красивым и интересным, — не надо ржать, прошу тебя! — уходят куда-нибудь в другое место.
Я зеваю.
— Звучит точь-в-точь как история гомосексуальной связи.
— Извини, дорогуша, мы немного заблудились!
Это говорит Уэверли Спиэр, наш дизайнер по интерьерам, вылитая Паркер Поузи. Она явилась в темных очках, в обтягивающем брючном костюме, шерстяном берете, а за ней по следам плетется парочка: какая-то рэпперша жуткого вида и рокер-нытик в футболке с надписью «Я — КОРОЛЬ ЕБЛИ».
— Почему опоздала, зайка?
— Я заблудилась в вестибюле Paramount, — говорит Уэверли. — Я пошла по лестнице вверх, вместо того чтобы пойти по лестнице вниз.
— А…
— Плюс, ну, в общем… — она роется в своей черной сумочке от Todd Oldham, усеянной граненым хрусталем, — Харли Томпсон в городе.
— Продолжай.
— Харли Томпсон в городе.
— Но разве он не должен сейчас находиться на съемках продолжения «Sun City 2»? Я имею в виду «Sun City 3», — спрашиваю я, слегка негодуя. — В Финиксе?[30]
Уэверли отделяется от сопровождающих ее зомби и уволакивает меня в сторонку от Джей Ди.
— Харли Томпсон, Виктор, находится в Paramount, в номере люкс, где обычно останавливается Селин Дион, и пытается, как это, уговорить кое-кого сделать это без презерватива.
— Так Харли Томпсон не в Финиксе?
— Об этом знают уже несколько человек, — резко переходит она на шепот. — Но никто не знает, почему он здесь.
— А в этой комнате кто об этом знает? Только не говори мне, что один из этих кретинов, которых ты притащила с собой.
— Попробуем выразиться следующим образом: Шерри Гибсон некоторое время не сможет больше сниматься в «Вечеринках на пляже».
Уэверли жадно затягивается сигаретой.
— Шерри Гибсон, Харли Томпсон — кажется, я улавливаю связь. Друзья, любовники, большой пиар.
— Он подсел на крэк так мощно, что ему пришлось покинуть съемочную площадку после того, как он ударил Шерри Гибсон прямо по лицу, и теперь он поселился в Paramount под именем Кэрри Фишера.
— Так что, он не будет сниматься в «Sun City»?
— А Шерри Гибсон похожа на заплаканного енота.
— Кто-нибудь знает об этом?
— Никто, кроме moi.
— Кто такой Муа?
— Это я, Виктор.
— Держу губы на замке.
Я отхожу в сторону, хлопаю в ладоши, так что все присутствующие подпрыгивают, и выхожу на середину танцпола.
— Уэверли, я хочу минималистский интерьер без особых примет. Что-нибудь элегантно-индустриальное.
— Но с налетом космополитизма? — спрашивает она, едва поспевая за мной и закуривая на ходу еще одну «Бенсон энд Хеджес Ментол 100».
— Для девяностых годов характерны прямота и искренность. Давай-ка подумаем в этом направлении, — говорю я, продолжая расхаживать по залу. — Я хочу что-нибудь подсознательно классическое, чтобы отсутствовало разграничение между интерьером и экстерьером, формальным и повседневным, сухим и мокрым, черным и белым, полным и пустым — о Боже мой, дайте мне кто-нибудь холодный компресс!
— Ты хочешь простоты, зайка?
— Я хочу делового подхода к ночной жизни. Я закуриваю «Мальборо».
— Продолжай говорить в этом духе, зайка, мы уже на пути к победе.
— Чтобы оставаться на плаву, Уэверли, следует поддерживать репутацию хорошего бизнесмена и крутого во всех отношениях парня одновременно. — Я выдерживаю паузу. — А я — во всех отношениях крутой парень.
— И, эээ, бизнесмен? — спрашивает Джей Ди.
— Я слишком крут, чтобы отвечать на такие вопросы, зайка, — говорю, затягиваясь. — Вы что, не видели меня на обложке «Youth Quake»?
— Нет, но… — говорит Уэверли, тут до нее доходит, и она восклицает: — Ах, так это был ты! Ты выглядел просто великолепно!
— Угу, — говорю я с некоторым сомнением в голосе.
— Но я видела тебя на показе Кельвина Кляйна, зайка, и…
— Я не был на показе Кельвина Кляйна, зайка, а заметила ли ты, что вся эта стена выкрашена в цвет «песто»[31], а это — нарушение всех табу, а, пупсик?
— De rigueur[32], — изрекает отпадное юное создание за спиной у Уэверли.
— Виктор, — говорит та, — это Руби. Она — дизайнер мисок.
— Дизайнер мисок? Ни фига себе!
— Она делает миски из всяких материалов типа риса, — продолжает Уэверли, глядя мне прямо в глаза.
— Миски из риса? Ни фига себе! — Я тоже смотрю ей прямо в глаза. — Ты что, не слышала, что я один раз уже сказал «ни фига себе!».
27
Джон Готти — одна из последних значительных фигур в американской мафии, суд над ним в 1992 году стал крупным общественным событием.