Выбрать главу

— Пока эмбрион мал. Он сформирован не до конца и пусть таким остаётся как можно дольше. Так у него больше шансов пережить то, что я планирую с ним сделать позже, — шёпотом произнёс Евгений.

Теперь ему предстояло главное — задать новый вектор развития биологического материала, а также замедлить течение жизненных процессов, заморозить рост, но не убить птенца. Выждав некоторое время, мужчина закрыл глаза. Александра замерла, боясь помешать. Она стояла рядом, словно статуя, безмолвная и неподвижная, не в силах постичь действо, что разворачивалось перед ней. Материя, с которой пытался заигрывать эовин, была тонка, подвижная и капризна: лишь одно неверное движение мысли, и невидимая структура информационного уровня распадётся, станет зыбкой и не даст нужного эффекта. Потому эовин был сосредоточен как никогда: сейчас он играл с жизненным кодом, с базисом Вайроса, но не догадывался об этом. Его лицо выглядело спокойным, но на самом деле Раапхорст испытывал страшное напряжение. То, чем он занимался сейчас, не являлось обыденной практикой — едва ли вообще кто-то из эовинов догадывался о ней, разве что Максим, который и подглядел её в прошлом, но сам никогда не пробовал повторить.

Так продолжалось около десяти минут. В лаборатории было тихо, орлы спали в вольере, сверху иногда доносились едва различимые крики воронов, и Александра с благоговением взирала на мужчину. Наконец, эовин отмер и взглянул на девушку. Кажется, у него получилось. Он слегка улыбнулся, провёл пальцами по гладкому предмету и отошёл к столу. Там из ящика он достал небольшой чёрный крио-футляр и спрятал в него яйцо. Щёлкнул металлический замок, Раапхорст вынул ключ и убрал в карман.

Александра вернулась домой в восьмом часу растерянная и измождённая. Оставшееся время после эксперимента она и Раапхорст заметали следы. Большинство сохранившихся после ночного ограбления бумаг Евгений уничтожил или перепрятал, девушка свернула химическую лабораторию, утилизировав химикаты и почти всё оборудование в старой выгребной яме. Секвенц-проекторы было решено вернуть тем, у кого их арендовали, а воронов и орлов оставить в покое. Они по-прежнему оставались главными экспериментальными объектами, а потому Раапхорст был готов пожертвовать состоянием, оборудованием и многим другим, но не птицами. Единственное, что он сделал с воронами — спрятал их в подземной лаборатории, предварительно введя в транс.

«Возможно, придётся найти новое место. Сомневаюсь, что это в моих силах, потому прошу: поговори с отцом», — вспомнив о просьбе Раапхорста, Александра помрачнела. Говорить с Идисом ей не хотелось ещё больше, чем с сестрой.

«Если бы он знал, что за человек мой отец… Страшно представить…» — думала девушка.

Вестибюль дома Девильман был освещён огнями многоярусной люстры. Её свет лился с многометровой высоты на узорчатые ковры, чёрные лестничные перила, драпированные стены, картины в золотых рамах и прочую роскошь дворянского гнезда. Однако, Александра ничего не видела, погружённая в тяжёлые мысли. Нет, она шла не на казнь, она лишь должна была отужинать в тесном семейном кругу, но девушка не могла сказать точно, что для неё предпочтительнее.

«Вот… — мелькнуло в сознании. — Ещё один коридор, поворот, дверь, а там…»

Александра не успела додумать — кто-то схватил её за локоть. Рванувшись, девушка высвободила руку, обернулась и заметила улыбающуюся Клариссу. Та возникла из ниоткуда.

— Чего встала, идём! — воскликнула та и первая вошла в столовую. За дверью оказалась просторная комната с бежевыми стенами, накрытый для ужина стол, разнообразные блюда, напитки, суетящиеся слуги и хозяин дома — Идис Девильман. Мужчина, восседавший во главе стола, недовольно поглядывал на слуг и отпускал замечания. Его голос, низкий и повелительный, звучал, словно громовой раскат, и глаза, серые и строгие, внушали ужас.

— Ещё немного и могли опоздать. Вы же знаете, ничто на свете не должно ставить под сомнение пунктуальность Девильман. Так? — заметив дочерей, грозно пробасил Идис. Александра виновато потупилась, Кларисса хмыкнула и кивнула. Её глаза сверкнули, выдавая мрачное расположение духа. От надменной улыбки, которой старшая сестра только что одарила Александру, не осталось и следа.