Тем вечером Эрвин все рассказал сестре. Затем по душам поговорил с Минервой.
А позже, нетрезвый и полный азарта, никак не мог уснуть. Расхаживал по спальне, пил ордж, красками фантазий рисовал свою скорую победу.
- Иди ко мне!
Альтесса возникла прямо в постели. Улеглась на живот, поболтала в воздухе босыми пятками.
- Милый, сядь рядышком, поговори со мной.
- Как я могу сидеть, когда душа парит на крыльях восторга?!
- Так подлети ближе, сокол ясный, и раздели восторг с любимой!
Он встрепал ей волосы и поцеловал в шею.
- Кстати, о любимых, - мурлыкнула альтесса, - что это было?
- Поцелуй нежности и затаенной страсти!
- Нет, чуть раньше… Примерно час назад. Ты, кажется, флиртовал с Мими?
- И мне кажется нечто подобное.
- Если невинное заигрывание считать за дюжину копейщиков, то ты бросил в атаку рыцарский батальон. Любопытно, что бы ты делал, если б защита владычицы не выдержала?
Вместо ответа Эрвин сжал ягодицу альтессы.
- И тебе ее совсем не жаль?
- Конечно, жаль, в том и дело! Она — императрица и моя кукла! Кто посмеет заигрывать с нею? Бедняжка навек лишена радостей не только любви, но даже флирта!
- И ты… угостил ее конфеткой?
- Она заслужила сладость. Так ловко разыграла шаванов, так старательно ненавидит меня, так бережно хранит пыльную верность трупу Адриана! Разве она не прелестна?
Альтесса мягко оттолкнула руку Эрвина.
- А часом раньше ты поцеловал сестру.
- То было невинно...
- С языком.
- И быстро...
- Я считала Праматерей и дошла до Елены.
- Всего-то!
- До Елены на третьем круге!
- Да пойми же ты: сегодня особый день! Бывают дни, когда каждая девушка — принцесса, каждая монета — золотая, каждая стрела — в цель. Сегодня — такой! Уж прости, мне очень стыдно, но я счастлив! Иона заразилась счастьем от меня, Мими — тоже. Кому это повредило?!
Альтесса села, подобрав ноги и запахнув халат.
- Тебе.
Он хлопнул ресницами.
- Как?
- Иона состряпает алхимическую смесь из любви к тебе и к мужу. Пускай, это ее дело. Мими променяет мечты о гниющем Адриане на твою теплую постель. И хорошо. Беда в том, что ты рановато обрадовался.
- Да, Кукловод еще не пойман, но…
- Но я не о нем. Ты сказал сестре, что бросишь в атаку Нортвудов, а крестьяне отобьют искрой. Как думаешь, во сколько жизней это обойдется?
- Не много. Медведи наткнутся на искру и откатятся…
- Когда один скачет в атаку с обнаженным мечом, а другой лупит в него искрой — один из двух умирает, правда? Твое «наткнутся, откатятся» - это сколько трупов? Сотня? Тысяча?
- Но…
- Помнишь день, когда я ни разу не подшутила над тобой? Ты убил двадцать пять пленников, мы вместе запивали горе. Ты был в таком сумраке, будто погибли друзья. Двадцать пять незнакомцев!
Эрвин сел, помолчал... погас.
- Это необходимые жертвы. Кукловод погубит много больше, если я его не остановлю.
- Не сделаешь омлет, не разбив яиц? Аланис говорила это. Ты ответил, что не любишь яйца.
- Крестьяне сами виноваты. Они, тьма сожри, подняли мятеж! Сами выбрали свою судьбу!
- Но ты не за это их караешь. Знаешь же: пусть не по закону, но по совести они правы. Ты бы всех простил, если б не партия против Кукловода.
Эрвин озлился.
- Тьма сожри, чего ты хочешь? Я, значит, слишком бездушен?! Сама же так хотела! Учила: сметай людей лопатой, как снег! Вот тебе желанная степень бездушия. По моему приказу медведи пойдут бить крестьян — и меня это волнует меньше, чем круглые ляжки Минервы.
- Немного иначе, - альтесса покачала головой, отбросив темные локоны с глаз. Ее взгляд был неприятно острым. - Ты думаешь про ляжки Минервы и про язык сестры в твоем рту, лишь бы не думать о мертвых серпах. Ты зажег свой «факел счастья», чтобы ослепить себя. Сладкий самообман, затмение эйфорией. В Дойле ты не лгал ни себе, ни мне.