В конце июня восемьдесят седьмого года Андрей Шилков и Митя Эйснер были задержаны милицией и только что напечатанные пятьдесят номеров «Гласности» у них отобрали. Мне пришлось отсидеть пятнадцать суток лишь однажды после какого-то глупого митинга, устроенного Новодворской. Во 2-е отделение милиции на Пушкинской площади (во дворах за нынешним «Макдональдсом») набили человек тридцать задержанных, но за месяц до этого был впервые создан ОМОН, и часам к двенадцати ночи вломилось в милицию человек двадцать здоровенных мужиков и начали избивать собранных на площади. Меня не трогали и вскоре отправили в КПЗ на окраине Москвы. Там ничего не понимавшая и не имеющая никакого тюремного опыта Новодворская начала призывать задержанных вместе с нами молодых людей объявить чуть ли не сухую голодовку. Она не понимала, что исход голодовки всегда неясен, кому-то может стоить жизни – даже уголовники, назначая день коллективной голодовки, никого не уговаривают принять в ней участие – вопрос о голодовке каждый человек решает для себя сам, и никто не вправе взять на себя ответственность за жизнь другого.
Андрей дважды сбегал из поезда, когда его после задержания высылали из Москвы. Митя Эйснер однажды был не только арестован на пятнадцать суток, но и зверски избит на выходе из моей квартиры. За мной слежка была настолько явной и бесцеремонной, что я пару раз заходил в ближайшее отделение милиции и писал заявление о том, что меня преследуют какие-то подозрительные люди, указывая милиционерам на дежурившего во дворе «топтуна». Те его задерживали, ему приходилось что-то объяснять, в конце концов – предъявлять свое удостоверение, а я тем временем уходил.
Но «Гласность» все же защищали международные организации, зарубежные газеты, журналы, политические деятели. Гораздо сложнее дело обстояло в провинции – у независимых журналистов не было никакой защиты, и мы организовали профсоюз независимых журналистов. В скором времени численность его в разных частях Советского Союза достигла почти тысячи человек. Деятельно обсуждался в Брюсселе вопрос о вхождении его в Международный союз журналистов, членом которого я был как корреспондент «Моргенбладет», тем более что в отличие от Союза советских журналистов у нас был профсоюз, а не «творческая организация» для удобства контроля властей. Наши удостоверения действительно защищали в большинстве случаев членов профсоюза от преследований со стороны милиции и КГБ. Раз в полгода проводились многолюдные съезды – с сотнями депутатов: в Вильнюсе, Москве, Риге, Ленинграде. Вскоре была создана коалиция независимых профсоюзов, в которую, кроме нас, вошли наиболее мощные и независимые профсоюзы того времени – летчиков, шахтеров и авиадиспетчеров. Саша Подрабинек месяца через три после создания профсоюза пару раз собирал-немногочисленные совещания редакторов независимых изданий. Это было, бесспорно, полезно, но большого значения не имело. Профсоюз независимых журналистов погиб вместе с гибелью независимой прессы.
Году в девяносто первом М. В. Шмаков еще приглашал меня на «круглый стол» по разделу имущества ВЦСПС, предлагал в собственность какой-то санаторий на Черном море – по-видимому, я еще мог быть полезен ему в качестве ширмы для этого грабежа. Исаев, забывший о том, что он – анархист, старался себе что-то урвать, а я сказал, что профсоюза уже нет и принимать участия в этом торговом мероприятии не вижу необходимости.
Потребность в независимой информации о Советском Союзе была в эти годы так велика и у нас, и за рубежом, что параллельно с ростом объема и серьезности материалов журнала «Гласность», посоветовавшись с Аликом Гинзбургом, примерно через год мы сформировали и первое в Советском Союзе (он придумал название) независимое информационное агентство «Ежедневная гласность».
Теперь каждое утро по факсу или с курьером мы рассылали пять-шесть страниц информации о прошедшем дне, собранной нашими сотрудниками ночью от сотен добровольных корреспондентов по всей стране. Плотность нашей информационной сети была так велика (иногда по четыре-пять корреспондентов в каждом городе), а опытность сотрудников и в шесть часов утра приезжавшего одного из четырех редакторов настолько безусловна, что и здесь нас ни разу не удалось поймать, хотя попытки дезинформации КГБ производил постоянно.