Повторения этого пути я не хотел. «Гласность» от первого до последнего номера себе не изменяла и никакой дополнительной опоры для нее я не искал. Я не принял многочисленные предложения о помощи не только потому, что не знал, как ими воспользоваться, но, главным образом, потому, что у меня к концу восемьдесят девятого года еще не было того понимания, которое сформировалось к осени 1990-го – о том, куда идет перестройка, о неизбежном приходе КГБ и близких комитету людей к власти. К тому же мое, как и всей редакции «Гласности», отвращение к Ельцину было далеко от понимания того, кто за ним стоит и какой окажется его роль в истории. Рассказов о том, как КГБ борется с демократией в СССР, с «Гласностью» (впрочем, о себе мы мало писали), борьбе за создание и укрепление демократических идеалов, было мало для толстого международного журнала. Нужны были аналитические статьи, серьезные документальные подтверждения нового понимания пути России, но ничего этого не было и взять было негде. Это было гораздо серьезнее, чем поиски денег и сопротивление непрекращающемуся давлению КГБ.
К тому же журнал разваливался естественны образом.
Первым ушел Андрей Шилков. Он женился на дочери Аси Лащивер – Ире, появились новые заботы и интересы, тащить на себе проблемы «Гласности» ему было невмоготу. Ушел в газету «Демократическая Россия», там все было гораздо организованнее и легче, но было меньше свободы и больше органической близости к «совку». Андрей пил, возвращался в «Гласность» и в конце концов уехал с Ирой в Израиль. Потом я уволил Алешу Мясникова, который героически целые дни с утра до вечера вел прием людей, приходивших в «Гласность». Это действительно была чудовищная по физической, по психологической нагрузке работа (ведь приходили регулярно и сумасшедшие и провокаторы). Я несколько раз вел такой прием целый день и знал, что это такое. Ни Митя Волчек, ни Нина Петровна Лисовская и дня не выдерживали. А Леша не просто вел прием, не только по ночам писал очерки об этих несчастных людях, но так им сочувствовал, что зачастую помогал им писать заявления, жалобы в официальные инстанции. Его искренняя жалость и любовь к людям были так очевидны, что и те пытались как-то его отблагодарить, все чаще приносили ему какие-то деревенские продукты в подарок (и это уже в очень голодное время). Но в «Гласности» получать даже маленькие подарки от посетителей (а предлагались и совсем не маленькие) было нельзя. Ведь любой подарок мог быть использован для обвинения редакции в корыстных интересах. И после нескольких предупреждений я уволил Алексея, понимая, что его некому заменить. Для Мясникова написанных материалов и самой перестроечной среды хватило еще на пару лет издания собственного журнала «Права человека». Из подобных же, но более серьезных опасений за безопасность журнала на заседании редколлегии, где присутствовали все главные сотрудники, был уволен Алексей Мананников. Потом он говорил, что это недоразумение, что он себя оговорил, но тогда неуклонно защищал свое право на поступки, бесспорно, очень опасные для журнала.
В конце января девяностого года, вернувшись из очередной поездки в Париж (а в последний год я получал бесчисленные приглашения на зарубежные конференции, что не было благом для журнала), узнал, что Митя Волчек и Андрей Бабицкий выпустили очередной номер своего журнала «Через» со статьей Андрея, прямо противоположной по своей направленности тем, что писались им для журнала «Гласность». Поскольку «Гласность» была общественно-политическим журналом с определенной точкой зрения на происходящее, такая широта взглядов Бабицкого, способность занимать одновременно прямо противоположные позиции, мне показалась чрезмерной, и я его уволил. Но вместе с ним ушли Митя Волчек и еще один наш молодой сотрудник. На самом деле они чувствовали себя переросшими «Гласность», гораздо более уверенными журналистами, чем когда пришли в журнал, а главное, все они, работая в «Гласности», стали корреспондентами Радио Свобода, которое по нескольку раз в день обращалось к нам за информацией и ее давал тот из сотрудников, кто непосредственно этим событием был занят. Ну, а гонорары у «Свободы» были, конечно, в десятки раз выше нищенских заработков в «Гласности».