Элен была вдовой замечательного скульптора графа Замойского, мэром своего маленького городка и профессором русской литературы в Тулузском университете. У нее было два «жука» Ситроэна: один новый – ему было пятнадцать лет, другой – старый, двадцати пяти лет, но местные крестьяне, очень зажиточные, ездившие на дорогих машинах, почтительно называли ее «мадам конт» или «мадам профессо́р» и, по-видимому, очень любили. Да это было и немудрено – добра Элен была необыкновенно, а с Россией ее связывало гораздо больше, чем специальность. В ранней молодости она танцевала у Сержа Лифаря и была влюблена и в него и в русский балет, изучала русский язык в Париже в институте Восточных культур, а когда ее отец – дипломат Пельтье – стал военно-морским атташе Франции в Советском Союзе, не только приехала с отцом в Москву, но и добилась разрешения учиться на филологическом факультете Московского университета. Здесь КГБ и поручил Андрею Синявскому следить за юной француженкой и попытаться соблазнить ее. С некоторыми неясностями Синявский описал это в книге «Спокойной ночи». Таким образом, у нас с Элен были давние общие знакомые. Впрочем, об Андрее Донатовиче говорить она не любила, зато через пару дней со смущением сказала:
– Не знаю, как вы к этому отнесетесь, но перед вами у меня гостила Светлана Иосифовна.
Я промолчал и не стал спрашивать, познакомил ли их Синявский, хотя помнил рассказы Марии Васильевны Розановой об этом, да и «Спокойной ночи» уже читал.
Элен старалась меня развлечь, возила в Альби к дивному собору и замку графов Тулузских, где была замечательная коллекция вещей Тулуз-Лотрека и редчайших французских художников XVII века; в один из дворцов Бурбонов, с которыми была в родстве, и ее старый «жук» забавно смотрелся в торжественном парадном дворе замка. Там нас кормили обедом и вспоминали, какие из портретов их родственников висят в Эрмитаже. Особенно любопытной оказалась поездка в один из женских монастырей Тулузы, где жила уехавшая из СССР Нийоле Садунайте, редактор героической «Хроники Литовской католической церкви, материалы которой мы использовали и в «Бюллетене В» в начале 1880-х годов и в «Гласности». В монастыре тоже пришлось рассказывать о положении в СССР, человек пятьдесят монахинь и прихожан выслушали меня вежливо, но без большого энтузиазма, а под конец, настоятельница отвела меня в сторонку и тихо сказала:
– Вы не должны так говорить о Горбачеве, вы слышали – он ведь недавно встречался с папой и мы точно знаем, что он – тайный католик.
Я не спорил, но к КГБ, информация которого доходит до женского католического монастыря в Тулузе, начал относиться с несколько большим уважением.
Я каждый день рано вставал, прилежно работал и к концу месяца написал страниц сто. Привез их в Париж и, несмотря на настояния издательства, отказался отдать их для перевода. Писать о том, что я был в тюрьме, рассказывать о голодовках и сломанной охранниками в Чистопольской тюрьме руке мне было не интересно, не рассказами о тюрьмах я был занят.
Надо было писать о том, что происходит в Советском Союзе о том, что за словами о растущей демократии, ручьями, если не реками, льется кровь в Сумгаите и Фергане, Баку и Тбилиси. Был убит не только наш печатник, но и друживший с «Гласностью» Петр Сиуда, одного за другим убивали профсоюзных лидеров донбасских шахт. С того дня, как было объявлено о выборе президента СССР, я уже не сомневался в том, что судьба так удачно для КГБ и Политбюро умершего Андрея Сахарова была характерна для нарождающейся демократии.
Все это нужно было не только рассказать, но и объяснить. А это была совсем не простая задача. Даже тогда, когда я сам к лету 1990 года, наконец, многое смог понять, в СССР практически никто не хотел думать, что КГБ прокладывают себе путь к власти. Когда я в интервью журналу «Индекс цензоршип» в Лондоне сказал, что СССР разваливается на части, редактор не только не поверил, но и не опубликовал моего интервью (о чем потом очень жалел). Еще лет через пять или шесть политический обозреватель «Интернейшнл Геральд Трибюн» вдруг решил написать статью обо мне. Специально приехал в Москву, поговорил, и на первой полосе поместил очень доброжелательную статью. Но кончалась она тем, что все у Григорьянца хорошо, одна проблема – он всюду видит КГБ. Уже весь аппарат Ельцина состоял из сотрудников комитета, только Путин еще не пришел к власти, а в России и за границей меня с легкой издевкой спрашивали: «Где вы видите КГБ? Его уже давно нет и в помине».