К середине осени зарядили бесконечные дожди. Я целыми днями валялся на кровати с книгой или восстанавливал древний трактор на воздушной подушке. Трактор стоял в гараже, видимо, с войны, и по большому счету, представлял собой груду ржавчины, но в подвале я наткнулся на ящики с грамотно упакованными запчастями, так что проблема теперь состояла только в кузове. Проще говоря, я был уверен, что этот катафалк оторвется от земли, но так же не сомневался, что он тут же начнет разваливаться.
Так неспешно шли дни, пока однажды в дверь моей хибары не постучали. Появление здесь человека в это время года было настолько невероятно, что я поначалу решил - мне показалось. Но стук повторился. Я поднял с кровати мощи, сунул подмышку томик Льюиса Кэрролла и открыл-таки, на свою беду, дверь. На пороге моего более чем скромного жилища стояла женщина. "Все страньше и страньше" - подумал я, рассматривая гостью. Женщина, в этих краях сама по себе смотревшаяся неправдоподобно, была, к тому же, довольно странно одета. Короткий плащ с капюшоном укрывал ее от дождя только выше талии. Ниже господствовала широкая юбка-кринолин, насквозь мокрая. Лицо... Глаза скрывал капюшон, рот и подбородок - толстый шарф, так что я видел только кончик носа. Впрочем, четыре месяца без женщины, и черты лица теряют первостепенное значение. "Но что, черт побери, она здесь делает?"
Я посторонился, пропуская женщину в дом. Она прошла мимо, едва не задев меня юбкой и обдав запахом спелых яблок. Он-то все и решил. Я швырнул книгу куда-то в сторону кровати и завозился у двери, проклиная тугой засов. Сзади послышался шорох, и краем глаза я увидел сползающий на пол плащ. Прошептав про себя коротенькую молитву, я обернулся к гостье. Молитва не помогла: перед лицом мелькнули огромные фасеточные глаза, жвала вместо рта, что-то впилось мне в плечо, и я отключился.
Пробуждение было тяжелым. Так бывает, если слишком много выпить. Просто лежишь ничком на кровати, и сил хватает только на громкие стоны. Какая-то часть сознания тащит в сторону унитаза, точно зная, что это поможет, но стоит собрать расползающееся сознание в кучу, как тело издает очередной протяжный стон, и все приходится начинать заново. Обычно, через час-полтора страданий побеждало вселенское равновесие: я блевал на пол рядом с кроватью и засыпал.
Но сейчас меня ни сколько не тошнило. Меня трясло, сердце стучало в висках, тело временами будто проваливалось куда-то вниз и вбок, а кожа покрылась липким холодным потом. Казалось, я вот-вот умру. Вспомнив, как боролся с алкогольным отравлением, я начал стонать. Монотонно, однообразно, через равные промежутки времени. Каждый стон отдавался гудением во всем теле, на короткое время заглушавшим грохот в висках. Постепенно я снова погрузился в сон.
Когда я снова пришел в себя, было уже чуть легче. Сил хватило даже на то, чтобы открыть глаза и осмотреться. Я сидел, абсолютно голый, зажав кисти рук между коленей, в чем-то, сильно напоминавшем кокон. Правым плечом и щекой я прижимался к одной из его стенок, при этом левое бедро было прижато к противоположной. На ощупь стенки кокона были сухими, мягкими, теплыми и даже чуть пушистыми. Они слабо фосфоресцировали, давая достаточно света, чтобы я смог рассмотреть себя.
Плечо в месте укуса слегка покраснело, но боли не было. Впрочем, слегка пошевелившись, я понял, что это, похоже, было единственное, что не болело. Тупо болела, кажется, каждая кость. По всему телу шли широкие красные полосы, будто от ожогов. По ним - цепочки ровных круглых синяков, похожих на следы от присосок. В центре каждого синяка - ранка, как от укола толстой иглой. Все это нещадно ныло и зудело.
Как-то некстати вспомнилось, что пауки заворачивают свои жертвы в кокон, впрыскивают в них пищеварительный фермент, и те заживо перевариваются. От этой мысли мне стало не то, чтобы страшно, а просто еще хуже. Происходящее было настолько противоестественно и ужасно, что порог, за которым страх переходит в некую форму сумасшествия, я переступил, почти этого не заметив. Через некоторое время я осознал, что тихонько поскуливаю, а по щекам текут слезы. Только тогда я попытался взять себя в руки, причем в буквальном смысле: я так вцепился ногтями в колени, что пошла кровь. Рассматривая сползающие к щиколоткам красные капли, я постепенно успокоился, и попытался обдумать ситуацию.
Несмотря на ожоги, синяки и уколы, я был жив. Руки и ноги меня слушались, хотя меня и трясло от слабости. Кости ломило, но сломано, похоже, ничего не было. В коконе было тепло, но не душно. В другой ситуации я счел бы подобные условия весьма комфортными. Напавшая на меня тварь определенно имела какое-то отношение к насекомым. И если она не сожрала меня сразу, то были основания надеяться, что в ближайшее время она этого и не сделает. Мысль о том, что меня могут использовать как инкубатор, я поспешно отогнал.
Итак, насекомое, размером с человека. Откуда она вообще взялась и как здесь оказалась? Едва ли это была спонтанная мутация. Скорее всего, один из удачных экспериментов наших "головастиков". Если кто-то из северян во время войны оказывался в такой же ситуации, в какой находился сейчас я, то великодушно прощаю им все механические сюрпризы. Есть вещи просто страшные, вроде взбесившегося автопогрузчика, и есть гигантские насекомые, маскирующиеся под людей.
Слабость постепенно отступала. Не то, чтобы я теперь чувствовал себя хорошо, но уже мог двигаться, не рискуя потерять сознание. Обследовав кокон, я обнаружил, что мембрана у меня над головой значительно тоньше стен и пола. Видимо, она закрывала вход, но проверять я не решился, опасаясь привлечь внимание снаружи. Этого мне сейчас совершенно не хотелось. Поковыряв ногтем одну из стенок, я понял, что пробиться сквозь нее у меня нет ни малейшего шанса: под тонким ворсистым слоем обнаружилось нечто вроде шелковой ткани, только значительно толще. Этот слой был гладким и упругим, но мне не удалось ни подцепить, ни даже поцарапать его. Нечего было и мечтать о побеге. Все, что мне оставалось, это сжаться в клубок и постараться заснуть.
Мне снился фокусник. Сначала это был странный, похожий на кобру тип, а потом и я сам. Передо мной стоял худенький паренек, совсем мальчишка. Я раскидывал перед ним карты, а он все просил меня, все умолял, чтобы я наколдовал ему много денег. Я объяснял ему, что не могу, что я всего лишь фокусник, но он все просил и просил. Тогда откуда-то вдруг появился тот, первый, достал из воздуха черный с красной каймой платок, накрыл им свою правую руку, а когда сдернул его, на ладони осталась лежать пачка денег. Мальчишка схватил деньги, но они рассыпались по полу розовыми звенящими фантиками. Разозлившись, я отобрал у кобры платок и начал объяснять, что магия обнажает истинное. Бумажные деньги - лишь фантики. "Истинно, - говорил я, - лишь золото".