С Розой и Синди каких-то определенных отношений не сложилось: Синди (та, что была затянута в человеческую кожу) спала, ела и ни на что не реагировала. Взгляд, так напугавший меня вначале, оказался никаким не потусторонним, а просто пустым. С ней мы спарились лишь раз, и больше я к ней не приближался.
Роза больше напоминала домашнего любимца. Я чесал ее лоб между маленькими глазками, она урчала от удовольствия, будто кошка и примерно раз в двое суток откладывала яйцо, после чего я в очередной раз выполнял свои супружеские обязанности.
Яйца Эллис раскладывала по ячейкам. Ячейки запечатывались, но раз в несколько дней вскрывались. Их содержимое Эллис тщательно осматривала, переворачивала и возвращала на место, если все было в порядке. Иногда она находила, что с яйцом что-то не так. Тогда яйцо съедалось, а ячейка, где оно лежало раньше, переплеталось заново. Собственно, само гнездо было результатом труда Эллис. Как я вскоре сообразил, она использовала в качестве основы тот самый, так понравившийся мне, сенной сарай. Передние трехпалые конечности оказались весьма ловкими: Эллис плела новые ячейки с непостижимой скоростью. Вскоре они почти целиком заняли одну из стен. Судя по размерам, из яиц должны были вылупиться существа размером с собаку.
В первые дни своего плена я обдумывал план побега и надеялся, что меня станут искать, но это быстро прошло. Эллис сплела прочные стены, а по поводу спасательной операции меня просветили, когда я только подписывал документы. Рыжий, как таракан, северянин грыз зубочистку, щурился и повторял все то время, что мы бродили по складу с продовольствием:
- Ты теперь сам по себе. Да, парень, сам по себе. Никто тебе не указ. Но и помощи просить не у кого. Да. Но зато ты теперь сам по себе.
В его голосе звучала искренняя радость, и я не мог бы наверняка сказать, радуется ли он за такого же, как он, работягу, или злорадствует над бывшим врагом. Возможно, он и сам не сумел бы точно сказать. Война закончилась так внезапно, что простые ребята, вроде нас, хоть и радовались, но все же чувствовали себя немного обманутыми. Хотелось иногда доказать, что если бы война не закончилась, то мы бы их...
Мысли об освобождении как-то незаметно, но довольно быстро сошли на нет. Был ли тому виной шок, или так действовал яд-парализатор, но размеренная жизнь в гнезде совершенно меня не тяготила. Как я уже говорил, время текло незаметно. Так же незаметно росло брюшко Синди. Признаться, я почти не замечал ее. Поэтому, когда меня разбудил громкий крик, о ней я даже не подумал. Я вообще не знал, что она может издавать хоть какие-то звуки.
Синди рожала. Эллис суетилась вокруг нее, помогая всем, чем только могла. Я же все время родов успокаивал Розу. Для Розы роды не являлись чем-то чрезвычайным, или даже просто обременительным, и почти человеческие крики Синди привели ее в ужас.
Если даже Эллис и не принимала раньше роды, то дебют был удачным. Синди родила девочку. Это был совершенно обычный человеческий ребенок, за одним исключением: маленькие пчелиные крылышки, плотно прижатые к спине. Я назвал ее Кларисс.
Не скажу, что меня вдруг обуяли отцовские чувства. Кларисс росла значительно быстрее, чем полагалось обычному ребенку. Она так и не начала говорить, но меня понимала прекрасно. Я рассказываю о ней довольно путано и сбивчиво, но таковы мои воспоминания о ней и мои к ней чувства. Она была так похожа на обычную девочку внешне и так чужда человеческому внутренне, что я начал избегать ее. Хуже стало, когда она научилась самостоятельно ходить и бегать. Кларисс училась владеть своим телом. Она росла слишком быстро, и потому, стоило ей только освоиться с новым ростом, как приходилось все начинать сначала. Тренировалась она на мне. Как не старалась Эллис оградить меня от непоседливого детеныша, я несколько раз получал довольно серьезные травмы: сил Кларисс было не занимать. Эллис строго отчитывала ее (от громкого клекота у меня звенело в ушах), но толку было чуть: стоило главе нашего семейства отвернуться, как на меня тут же нападали.
Есть в ее присутствии было просто опасно для жизни: или кто-то ей рассказал, и в ней взыграло любопытство, или это был пунктик на генетическом уровне, но она упорно пыталась накормить меня оберткой от пищевого брикета. В итоге я складировал брикеты в своем коконе и старался съедать их, пока все спали.
Возможно, будь я в тот момент на виду... Не знаю. То странное состояние, в котором я пребывал, чем-то напоминало кому. Иногда мне кажется, если бы тогда меня спросили, хочу ли я сбежать из улья, я бы просто не понял. Я забыл, что за мохнатыми светлыми стенами есть другая жизнь. Весь мой мир сжался до размеров сенного сарая. Если во мне и оставались какие-то воспоминания о людях, то с появлением Кларисс ушли и они.
Как же объяснить? Вот представьте. Перед Вами на стол кладут предмет. Давно знакомый. Понятный. Пусть яблоко. Вы замечали, что яблоко ассоциируется с простотой? Не важно. Но пусть это будет яблоко. И оно всегда было именно яблоком. Ничем другим. И вот оно лежит перед Вами. И тут Вам говорят: "Это ложка". И тычут пальцем в яблоко. И хуже всего то, что Вы вдруг понимаете: ЭТО ЛОЖКА! Она выглядит как яблоко, пахнет как яблоко и на ощупь - это яблоко. Но это ложка.
Меня поймет разве только один из героев Оруэлла. Тот, что поверил, что дважды два - это сколько угодно. Что-то должно из головы уйти, иначе никак.
Кларисс стала для меня тем самым яблоком. Человек, но не человек. Я не мог выбросить Кларисс из головы. И я выбросил из головы человечество. Как-то так.
И когда в студне пищевого брикета мне попался жестяной кружок, я долго не мог понять, что это. Для меня в пищевом брикете были две составляющие: съедобное желе и несъедобная картонная обертка. Жестяных кружков я раньше не встречал. Я бы непременно выкинул его, но было некуда. И еще я не знал, как отреагирует на него Эллис. Возможно, она попытается скормить его мне. Это первое о чем я тогда подумал: "Как отреагирует на это Эллис?". Я крутил кружок в руках, рассматривал его так и эдак, но мозг работать решительно отказывался. Возможно, он чувствовал исходившую от кружка угрозу равновесию, воцарившемуся в моей психике.
Это был призовой жетон бессрочной лотереи. Их рассовывали в пищевые брикеты, гигиенические пакеты и топливные блоки. По такому жетону можно было выиграть кварту настоящего виски. Жестянки с острыми краями, о которые было сломано немало фермерских зубов.
Я провел кромкой жестянки по стенке кокона не специально. Это было совершенно непроизвольное действие. Так шимпанзе, получив в руки карандаш, начинает рисовать на чем попало. Жесть легко вспорола стенку, оставив длинный разрез. Я даже не сразу осознал значимость этого явления - просто поднес руку к разрезу и почувствовал холод. И снова подумал об Эллис: "Она рассердится, если увидит, что я разрезал стенку... разрезал стенку... разрезал стенку...". Последние два слова бились в сознание, как таран в кирпичную стену. Поначалу из стены вылетали отдельные кирпичи, потом, сразу по нескольку штук, пока в стене не образовалась брешь. Я ощутил, как затвердевают нервные клетки, не позволяя мне заорать, или расплакаться. До меня дошло. И я принялся кромсать ставшую вдруг ненавистной ткань кокона.