Она в волнении прикрыла ладонью губы.
Тихоня кивнул:
– О том и речь. Мы не пойдём по кривой дорожке. Мы сломаем решёту и двинемся по главной оси…
***
По дороге из лазарета Тихоня шёл последним, поэтому я не особенно удивился, когда он свернул «не туда». Люди плохо запоминают дорогу, если следуют за кем-то. А если идут в компании, вдобавок, думая «о своём», то обратный путь и вовсе станет в диковинку.
– Ты не туда повернул, – крикнул я, останавливаясь.
Но он не замедлил шага, только поднял руку и сделал непонятный жест: то ли поманил за собой, то ли посоветовал оставаться на месте.
Немного подумав, я нагнал его и тронул за плечо:
– Ты не туда идёшь, Тихоня! Лазарет в другой стороне.
– Тихон! – бросил он вполоборота, не прекращая движения. – Меня зовут Тихон. А тебя – не Коля, а Толя. Анатолий Леонидович, мой второй помощник, штурман. И в лазарет мы не пойдём.
– Но ведь жидкий азот…
– …давно испарился из дюара, – безжалостно закончил он. – К сожалению, вы и вправду ни черта не помните из прошлой жизни.
– Зачем же ты говорил об азоте? А ещё просил ленточками узлы обвязать…
– Не просил, а приказал, чтобы хоть чем-то занять экипаж. Мне нужно время, чтобы подумать. Мы сломаем на хрен эту решётку. Обязательно сломаем!
«Ну и сказал бы: «пойду, погуляю»… – задумался я, – впрочем, тогда бы никто не послушался. И почему он сказал «мой» второй помощник?»
Не дав додумать важную мысль, Тихон хлопнул меня по плечу и сказал:
– А идём мы с тобой, штурман, к грузовому тоннелю. Какие-то шутники сподобились поставить решётку на пути к рубке. Но не думаю, что им хватило ума заблокировать ход киберуборщиков. Я все эти нычки и шхеры бичей из младшего комсостава назубок знаю. Отыщу мерзавцев – головы оторву!
Он обернулся ко мне и улыбнулся. Я поразился жестокости в его взгляде. Улыбка показалась злой, а лицо отталкивающим. Я споткнулся, а когда рванулся вперёд, чтобы удержать равновесие, ударился ему в спину.
Мы стояли перед изодранной в клочья металлической стеной, которая в одних местах была смята в газетный лист, а в других пузырилась, как застывшая пенка над вскипающим молоком.
– Ничего себе! Это что же такое с переборкой сделалось?
– Это палуба, – неохотно уточнил Тихон. – Палуба металлообрабатывающего цеха. Видишь, слева вверху ряд кронштейнов? Специально для фрезеров. А вон и они сами…
Он осветил фонарём лежавшие вповалку части механизмов.
– Но как же палуба стала вертикально?
Мой голос прозвучал жалобно, почти плаксиво. Пришлось откашляться, но Тихон, кажется, ничего не заметил:
– Теперь примерно понятно, что произошло. В момент прокалывания пространства попали под гравитационную раздачу сверхновой. Вероятность ноль целых ноль десятых… но всё равно не ноль. Нас скрутило в шнек от мясорубки. Так что решётка, блокирующая проход на мостик, и в самом деле следствие стихии – ограждение пандуса перенеслось в другую часть корабля. Ну и ну! Надо же, как не повезло. Неудивительно, что главный комп глючит: недоливает инфу новорожденным. Люди выходят из медотсека, приходят к решётке, поворачивают, и, скорее всего, гибнут.
Я молчал, а он, в крайней задумчивости, продолжал рассуждать о том, что на корабле всё равно кто-то есть, «кто-то же отремонтировал кабель». О том, что катастрофа могла привести к возникновению нового прохода на Мостик, в обход решётки…
Он много чего говорил, но я не слушал. Мне было страшно.
По дороге из медотсека катастрофа как-то не воспринималась. Казалось, всего минуту назад лёг в камеру биозаписи… но оригинал, как лёг, так и встал. Встал и вышел. И сейчас он на далёкой Земле занимается какими-то важными, надеюсь, приятными делами. А я, ушибленная катастрофой копия, пробираюсь сквозь завалы в разбитом космическом корабле за «три девять галактик» от родного дома. И никому не приходит в голову меня успокоить и ободрить: «не мохай, паря, вот только прикрутим эту хреновину к этой фигнюшке, и полетим домой»… Нет. И хреновин, и фигни вокруг валялось немало. Но то, что они друг к другу никогда уже не прикрутятся, мне было понятно и без школьного курса физики.