Стараясь поддержать и увеличить свою популярность, московский мэр, вроде бы безошибочно, выбрал несколько направлений своих постоянных ораторских нападок -- опять-таки беспощадную критику реформаторов, которые "разорили Россию", страстное обличение "воровской" приватизации, в результате которой страна была "разграблена", и бичевание ненавистного для него монетаризма.
По словам мэра, неумелые "архитекторы реформ" нанесли стране ущерб, "сопоставимый с тем, который она понесла в годы Великой Отечественной войны".
Между тем, как известно, Лужков еще недавно (причем, в самые критические моменты -- и в 1993-м, и в 1996 году) поддерживал этих "архитекторов", во главе которых -- как их политический лидер -- стоял Борис Ельцин.
В пример горе-реформаторам московский мэр ставил "проверенный путь реформ", проложенный столичными руководителями, то есть им самим. В частности, он утверждал, что московская администрация "не дала расправиться с городской собственностью", сформировала действенную систему городского управления, оказала серьезную поддержку "реальному сектору экономики" и тем самым обеспечила заметный рост производства. По мнению Лужкова, "московская схема развития" вполне подошла бы "для тиражирования в других регионах".
Его противники возражали, что на самом деле никакого рынка в Москве не существует, есть лишь псевдорынок, которым заправляют коррумпированные чиновники из окружения мэра.
С какого-то момента Лужков повел себя как один из руководителей страны, как государственный деятель международного масштаба. Особенно это стало заметно, начиная где-то с сентября 1998 года, когда Лужков понял, что он не входит в число потенциальных преемников Ельцина и ему придется штурмовать властный Эверест своими силами.
Мало-помалу создавалось ощущение, что Лужков -- почти уже президент. Или, по крайней мере, премьер-министр. В любом случае -- не меньше, чем министр иностранных дел. На такие мысли наводила, в частности, необычайно активная деятельность московского мэра на международной арене -- его зарубежные визиты, приемы "по первому разряду", которые ему повсюду -- не без содействия российских послов -- оказывались, переговоры по важнейшим межгосударственным проблемам, которые он везде вел.
Уже осенью 1998-го, видимо, осознав, что на поддержку Ельцина ему рассчитывать не приходится, Лужков начинает покусывать президента, которому он всегда, по его собственным уверениям и уверениям его приверженцев, вроде бы был предан душой и телом (вспомнить хотя его пафосные восклицания после победы Ельцина на выборах 1996 года: "Россия - Ельцин - свобода! Россия - Ельцин - победа! Россия - Ельцин - наше будущее!")
В июне 1999 года Лужков, не ограничиваясь прежними намеками и экивоками, повел открытую атаку на Ельцина. Дальше тянуть с этим было некуда. Пора! Все ближе выборы -- парламентские, а затем и президентские.
Летом 1999-го разразился скандал, связанный с фирмами "Интеко" и "Бистропласта", учредителями которых были жена Лужкова Елена Батурина и ее брат. По сообщениям прессы, Управление ФСБ по Владимирской области выявило ряд фирм, занимавшихся незаконным вывозом за границу многомиллионных сумм валюты. В числе этих фирм будто бы были и две "родственные" Лужкову. Лужков, как лев, бросился на защиту своей супруги, утверждая, что обвинения, выдвинутые против возглавляемой ею фирмы "Интеко", организованы его политическими противниками.
Не ограничиваясь оборонительными действиями, Лужков предпринял мощную контратаку на своих противников.
-- Нам нужно менять власть, которая себя опозорила тем, что привлекает силовые структуры к политической борьбе, -- без обиняков заявил он на встрече с журналистами 17 июля.
Чем дальше, тем все напористее Лужков выступал против президента и его команды.
При этом все же нельзя сказать, что Кремль так уж сильно опасался этих лужковских атак и самой фигуры Лужкова как потенциального кандидата в президенты. Более опасным в едьцинском окружении считался Примаков. Экс-премьер представлялся противником более изощренным и сложным.
Соответственно, и самому Лужкову не так-то просто было строить отношения с Примаковым, ему постоянно приходилось лавировать: как-никак оба они были соперниками -- потенциальными претендентами на президентский пост, причем в течение долгого времени -- самыми сильными претендентами. Это лавирование давалось мэру нелегко: надо было точно улавливать момент, когда выступить в унисон с Примаковым, когда -- поотстраниться от него или даже позволить себе критику в его адрес.
Взять, например, ситуацию с отставкой Примакова. Казалось бы, Лужков должен быть испытывать удовлетворение, что "задвинули" его главного -- и более сильного -- потенциального соперника на будущих президентских выборах, однако он, по-видимому, прекрасно понимал, что увольнение Примакова, народного любимца, только поднимет его, Примакова, рейтинг, и тут важно не промахнуться, попасть в струю, продемонстрировать совпадение с мнением народных масс, а уж как дело пойдет дальше, там видно будет. Поэтому, несмотря на критику примаковского правительства, Лужков выступил с резким осуждением его отставки.
К концу лета 1999-го позиция Лужкова относительно его президентских вожделений стала обозначаться более отчетливо. И сам он, и его соратники не только принялись утверждать, что московский мэр не собирается баллотироваться в президенты -- это они, конспирации ради, твердили и раньше, -- но, что он "поддерживает кандидатуру Примакова".
Вряд ли эта поддержка была такой уж искренней. Вообще-то рейтинг экс-премьера в ту пору действительно был выше лужковского рейтинга, так что тут опять-таки могла сказываться просто трезвая оценка соотношения сил. Но, не исключено, и даже скорее всего, ситуация здесь складывалась, как на велотреке: до какого-то момента гонщик, идущий вторым, предпочитает "не высовываться", а ловит мгновение, чтобы неостановимо "выстрелить" из-за спины лидера.
К тому же и с самим Примаковым дело оставалось неясным: то ли он будет баллотироваться в президенты, то ли нет. Евгений Максимович не торопился раскрывать свои карты. Впрочем, думаю, до последнего момента он и сам не знал, стоит ли ему ввязываться в эту игру. Такая примаковская неопределенность была удобна для Лужкова. Он стал заявлять, что "ни при каких условиях не будет выдвигаться" на пост главы государства, если свою кандидатуру выставит Евгений Примаков: наконец-то, мол, "появился человек, которому можно доверить воз в стране". А вот если на президентское кресло станут претендовать люди, "которым нельзя доверять власть", тогда другое дело -- тогда он, московский мэр, "вступит в борьбу и будет стараться ее выиграть".
По-видимому, у Лужкова, как у многих других, как у самого Примакова, вовсе не было уверенности, что у Евгения Максимовича возникнет желание вступать в борьбу за пост президента. Правда, мы помним, в пору его премьерства оно в какой-то момент у Примакова возникло, но теперь у него был совсем другой статус, несравненно более низкий. Сможет ли он, стартовав с этой более низкой точки, удачно выступить на выборах? Будучи человеком острожным, Примаков не мог не испытывать тут колебаний. Понятно, что если бы он так и не сумел их преодолеть, не решился бы вступить в борьбу за пост президента, руки у Лужкова оказались бы развязаны.
Впрочем, если бы даже и вступил, нельзя было заранее предугадать, каково к тому времени -- к середине 2000 года -- будет соотношение сил двух "друзей-соперников".
Промежуточный вариант
12 мая 1999 года Ельцин, как уже говорилось, отправил в отставку правительство Примакова. Исполняющим обязанности премьера был назначен Сергей Степашин, до того занимавший пост первого "вице".