— Нет, — покачала головой мама. — Если ты уйдешь с земли до срока, то окажешься совсем в иной сфере. Не делай глупостей. Мы можем видеться и так.
…Когда Арина открыла глаза, в зале ничего не изменилось. Остались гулкость, пустота, неуют. Обнаженные женщины на стенах и горка матов в углу. Лев Людовикович сидел неподалеку. Чаша с пестиком стояла рядом. Броситься ему на шею? Расцеловать? Она поддалась порыву, вскочила.
Мужчина остановил взмахом руки:
— Никаких резких движений. Спокойно сядь. Закрой глаза. Глубоко подыши.
Арина безропотно исполнила указание.
— Хорошо. — Наконец позволил он. — Теперь можешь подойти.
И указал на пол рядом с собой.
Он сидел на коврике, ноги хитро перекрещены, засунуты одна под другую, будто индийский йог с картинки.
Арина не то что так — по-турецки не сядет, коленки обязательно противно хрустнут.
Секунду она поколебалась. Встала коленями на теплый пол. Уложила попу на ноги. Лев улыбнулся:
— Правильно. Поза ученика. Что-то практиковала?
— Э… в школе ходила на акробатику. Два месяца.
— Понятно.
Что за улыбка у него! Будто тот самый золотистый свет из медитации обволакивает.
Однако собственный разум (остатки разума) отчаянно сопротивлялись обаянию йога. Он просто гипнотизер или кто-то в этом роде. Ввел ее в транс, внушил невесть что.
Арина жалобно произнесла:
— Я видела маму. Это была галлюцинация?
Лев рассмеялся:
— Ты на учете у психиатра состоишь?
— Нет.
— У тебя когда-нибудь были видения? Бред, психозы?
— Никогда. Но мама ведь умерла! Как я могла ее видеть? Разговаривать с ней?! Откуда она узнала, что я чашку ее любимую разбила?
— Потому что в земле только тело. А дух человека вечен.
— Мама сказала: я смогу ее видеть.
— Да.
— А у меня получится — самой входить в такую медитацию?
— Конечно, нет. Но я готов помочь в твоем трудном пути.
— Но как вы это делаете? Вы гипнотизер?
— Ничего подобного. Я никогда не вторгаюсь в сознание людей. Просто помогаю выйти из рамок. Стать такими, какими вам дано природой. Я ничего тебе не внушал. Лишь отпустил твои собственные зажимы и вернул в истинный мир.
— А в этом мире есть моя мама?
— Конечно. — Он не колебался ни секунды. — Смерти не существует. И люди вечны до тех пор, пока мы о них помним.
На маминых похоронах кто-то говорил похожее. Тогда Арина готова была вцепиться в оратора и выцарапать ему глаза. А вечером, после поминок, нюхала мамины шарфы, ревела в ее подушку. Не сводила глаз с фотографии. Умоляла: «Приди ко мне. Приснись».
Но спала, когда забылась под утро, в хаосе кошмаров. И проснулась в слезах.
Мама не появилась.
— Как мне научиться этой вашей медитации?
— Надо освоить много специальных техник. Приходи завтра на занятия. Мы начинаем в девять утра. Для начала сходишь на три сессии. Освободишься в семь. У тебя деньги есть?
— А… сколько надо?
— Сколько сможешь. Пятьсот. Тысячу. Полторы. Мы не проверяем, кто сколько жертвует.
— Спасибо! — Взглянула она просветленно.
— Будь здорова.
Лев Людовикович дотянулся до ее висков и легонько сжал их в ладонях.
И Арина — впервые со дня маминой смерти — вдруг мучительно захотела есть. Не глотать любую подвернувшуюся пищу, а именно слопать что-нибудь вкусное. Пиццу из дровяной печи. Икру на свежем хлебе.
Лев щелкнул пальцами. Его помощница явилась мгновенно.
— Проводи! — велел он.
Арина прошла по коридору, чувствуя себя, словно бредет в приятном, теплом тумане. Сунула ноги в горячие (на батарее их, что ли, держали?) сапожки. Уже на пороге понизила голос, спросила:
— А твои — муж, дочь, родители — они тоже к тебе приходят?
— Почему приходят? — удивилась Зина. — Мы живем вместе. Как раньше и жили.
«Быть такого не может», — жалобно пискнул разум.
Но Арина велела ему замолчать. Вышла из гостеприимного дома. В бодром темпе дошагала до первого встретившегося кафе. Вошла, заказала огромную пиццу с креветками и поймала себя на том, что улыбается. Тоже впервые со дня маминой смерти. Да и раньше она улыбалась нечасто.
Когда поела, вышла на улицу. Привычно достала сигареты. Вынула одну, прикурила. И вдруг почувствовала — ничего более мерзкого она не пробовала никогда в жизни.
Раскашлялась, вышвырнула пачку и зажигалку в урну. И зачем она травила себя столько лет?
Первый день после новогодних каникул на работе прошел предсказуемо. Коллеги наперебой хвастались, как провели праздники. Первая скрипка, старая и толстая тетка, позволила себе Таиланд, виолончелистка-стажерка — юная и большеглазая — уела старшую коллегу Мальдивами с новым другом. Горнолыжники уезжавшие форсили перед теми, кто позволил себе только ближнее Подмосковье. Трубачи, все как один, явились с красными лицами — говорили, что обветрились на зимней рыбалке. Запах перегара подтверждал: действительно, пили. А предъявить рыбу никто не требовал.