Лес расступился, и мы въехали в окруженную полями деревеньку на десяток белых, укрытыми характерной азиатской формы крышами, домов. Манчжурское население не хуже других умели подходить к дороге и отвешивать поклон своему будущему царю. Следующие в конце обоза слуги за это раздавали им полезные в хозяйстве подарки — вёдра, котелки, грабли, лопаты и прочую утварь. Дети получали сахарные леденцы. Пара домов опустела — тамошние китайцы решили попытать счастья на остатках Империи Цин. Я ожидал худшего, но здесь мы опять упираемся в китайский менталитет: все, кто пытались завоевать Китай, в итоге становились частью Китая. В дополнение к этому идет отсутствие погромов, сохранение имущества и подъемные. Православный храм китаец, так и быть, потерпит и даже окрестится. Детей учиться отправить придется? Так это же чуть ли не главный повод остаться!
Этнические стычки, очевидно, будут — не бывает так, чтобы раз, и два совершенно разных мировоззрения принялись мирно сосуществовать. Удачи всем подданным, постарайтесь не калечить друг друга, ладно?
На перекрестке из-за дома выехал манчжур на запряженном в телегу быке, оценил размеры обоза, покосился на склонившихся в поклонах односельчан, съехал с дороги, и, спрыгнув с телеги, на всякий случай упал лицом в землю. Да ладно тебе — конвой без предупреждения стреляет только по эсерам!
Дальнейший путь принес череду приятных встреч — навстречу нам проезжали обозы с поселенцами, верхом проезжали патрулирующие территорию казаки, а удачно подвернувшийся купец продал нам бочонок вкусного квасу. Кое-где встречались поселенцы, которые решили далеко не ходить, а потому успели начать обустраиваться: вырыли колодцы — водицу из одного такого я лично попробовал и одобрил — начали ставить срубы и вспахивать поля. Не так много, но я был очень рад наблюдать, как новая губерния словно столярными скобами скрепляется с остальной Империей.
Когда Николай Васильевич Гоголь радовался быстрой езде во всем известном фрагменте «Мервых душ», нужно делать очень большую скидку на время, в котором он жил. «Быстро» по тем временам — это километров двадцать пять в час. При этом ездил он в основном по обжитым регионам, с относительно приличными дорогами. Нам такое счастье не светило, и даже десять километров в час «делать» получалось на прискорбно коротких отрезках грунтовки, регулярно погружавшейся в огромные лужи и заставлявшей карету тоскливо скрипеть рессорами — спасибо хроноаборигенам за то, что уже освоили эту технологию.
Ночевать пришлось в придорожном трактире, азиатский хозяин которого решил не уходить в Китай. Не прогадал — трактир ему оставили, русский он более-менее знал — по этим дорогам раньше регулярно ездили наши купцы — а наша ночевка позволила ему неплохо заработать. Бонусом стал подаренный мною портрет с автографом — реклама заоблачного уровня! О последнем я сильно пожалел уже в ближайшие часы — комната пованивала, а по стенам, полу и перине бегали солидных размеров тараканы. К насекомым я за время своего пребывания привык, так что смиренно вздохнул, помолился на Красный угол — молюсь утром и вечером, потому что так положено — и лег спать.
«Пассажъ Второва» — гласили металлические буквы, закрепленные на доминирующей над кварталом башенке. «Пассаж» — это известный торгово-развлекательно-гостиничный (!) центр в Петербурге, а здесь, получается, купец Второв примазался к раскрученному бренду.
Сам Александр Фёдорович Второв, хозяин сети магазинов, «текстильный магнат» и один из богатейших людей Сибири, встретил нас со спутниками по прибытии в Иркутск, в числе других местных шишек, коих набралось великое множество. Иркутск — город с уже многовековой историей, поэтому его относительно «новый» вид стал для меня неожиданностью. Ясность внес Константин Николаевич Светлицкий — генерал-майор и действующий губернатор Иркутской губернии:
— Пожар в 79-м году случился, Ваше Императорское высочество. Стихия уничтожила бо́льшую часть города, включая все общественные и казенные заведения с архивами, церкви да учебные заведения с библиотекою. Погиб и музей — первый по эту сторону Урала.
— Ужасно, — честно оценил я случившееся.
Целый город выгорел — это ли не повод для грусти?
— Тридцать миллионов убытков, — кивнул губернатор. — Однако посмотрите на Иркутск теперь — только краше да богаче стал!
Это правда — город размерами велик, населением — плотен, и лишь редкие останки сгоревших домов на окраинах напоминали о трагедии двенадцатилетней давности. А еще меня очень порадовали уходящие в небеса, коптящие кирпичные трубы золотоплавильни — в Иркутск стекается огромная часть Сибирского золота, так что плавильня без дела не простаивает, а сам город, в силу своего стратегического значения и статуса торгово-перевалочной столицы Восточной Сибири, богатеет и стремительно развивается.
Сидя на дрожках — телега о четырех колесах, лишенная крыши и стен — мы с губернатором и князьями не забывали махать руками и улыбаться усыпавшим улицы горожанам. Ветер ласково трепал волосы и украсившие стены домов имперские флаги, играли оркестры, сновали коробейники, купцы близлежащих лавок выставили на улицу образцы товаров. Иркутск радовался прибытию цесаревича, а я активно крутил башкой, выхватывая взглядом вывески лавок, контор, цирюлен и многочисленные мастерские кустарей-ремесленников.
— Люд здесь, ежели не считать мятежников-поляков, — продолжил рассказывать губернатор. — Добрый да трудолюбивый. Окрест Иркутска в основном хлеб растят, тем и живут. Промышляют много — охотою, рыбалкою, золотом да скотоводством.
Точно, не так давно в Польше случился очередной бесполезный мятеж, из-за которого много любителей Речи Посполитой переехало в Сибирь.
— А поляки что же? — спросил я. — Вредят?
— Никак нет, Ваше Императорское Высочество, — удивил ответом Константин Николаевич. — Трудятся исправно, смуты в умы не селят — понимают, что сразу в рыло за такое получат. Вот, Ваше Императорское Высочество, — указал на лавочку с нарисованной на вывеске колбасой. — Польская лавка, колбасы да сосиски крутят, — причмокнул, как бы охарактеризовав вкусовые качества продукции. — Також много поляков среди учителей — бунтовщики, а грамотные.
И эти учителя, предполагаю, время от времени закладывают в неокрепшие умы определенные нарративы. Пёс с ним — когда имперский центр держит окраины в кулаке, параллельно повышая уровень жизни подданных, любая фронда теряет силу и превращается в пустое сотрясание воздуха.
— Много ли в городе фабрик али мануфактур? — спросил я.
— Много, — подтвердил губернатор. — Плавильня, — указал на дымящие трубы. — Водку много гонят, — указал на абстрактный Запад. — Мыло варят, камень строительный рубят, кирпич жгут.
Номенклатура продукции не очень разнообразна, но объяснить это легко — работники вместо фабрик выбирают стезю золотодобытчика, грамотные специалисты в этих краях в дефиците и прикормлены крупными фабрикантами. Кустарное и мелкосерийное производство всегда проигрывает полноценному промышленному, вот и не зародилась в Иркутске нормальная промышленность — деньги есть, а значит можно спокойно покупать нужное в других краях.
— Чего не хватает Иркутску, Константин Николаевич?
Не моргнув глазом, опытный имперский служака изобразил качественный прогиб:
— Памятника Его Императорскому Величеству, Ваше Императорское Высочество!
Твою мать, теперь придется на это дело денег выделить.
— Это дело хорошее, — покивал я. — Памятник станет моим подарком вашей прекрасной губернии. Найдутся ли в Иркутске достойные подобной задачи скульпторы и потребные литейные мощности?
— Найдутся, Ваше Императорское Высочество. Я сегодня же позабочусь об организации конкурса.
— Есть ли другие потребности, которые можно покрыть инвестициями или закупкой оборудования в других странах? Кстати, к лету прибудет типографическое оборудование.
— Премного благодарны, Ваше Императорское Величество, — улыбнулся Константин Николаевич. — Типография у нас замечательная, но некоторое стеснение чувствуется. Александр Федорович Второв внес в развертывание и модернизацию печатного дела нашей губернии немалый вклад, — кивнул на стоящее на перекрестке каменное двухэтажное здание с англоязычной вывеской «Passage Wtoroff».