Понимание не приравнивается к одобрению — это я такой умный, а изначальный Георгий вместе с Николаем в такой атмосфере выросли. Следовательно — считали такое положение дел даже не нормальным, а единственно правильным. Мне нужны альтернативные цепочки получения информации с мест, причем так, чтобы два-три источника работали автономно, и, желательно, между собою конкурировали — тогда договориться насчет одинакового вранья им будет сложнее. Прав был Сталин — кадры действительно решают все!
Через часик моего стояния на палубе — рука немного устала махать, потому что чем ближе к городу, тем больше деревень попадалось — мы причалили к пристани уездного города Канска. Вид панорамы вызвал смешенные чувства — с одной стороны, в глаза бросился чудовищный дефицит каменных построек: кроме храмов и Триумфальной арки, выстроенной в честь прибытия цесаревича — и так в каждом городе на пути следования, в Иркутске тоже была — каменными стенами могли похвастаться только храмы и пара казенных зданий ближе к центру города.
Пожар — это страшное бедствие, и попасть под него и врагу не пожелаешь, но, если окутаться броней из цинизма, Иркутску он некоторым образом помог — появились каменные здания, планировка изменилась в сторону нормальных, прямых и широких улиц, а здесь, в Канске, которому под стихию попасть не довелось — и слава богу! — дома лепили хрен пойми как сотнями лет, и улицы от этого имели специфическую форму.
Деревянная, исконно-русская архитектура, тем не менее, заставляла испытывать умиление и какую-то ничем не объяснимую правильность такого способа жизни. Вот он — настоящий сибирский город как он есть! Века назад казаки поставили здесь острог. Постепенно кочевые народы были побеждены и отброшены от острога подальше — это позволило мирным русским людям селиться в окрестностях. Двести лет без генерального плана развития города — и получаем уездный город Канск во всем его деревянно-хаотичном великолепии!
Пока я подвергался церемонии встречи — уже спинным мозгом, на голом автоматизме, ибо привык — Остап унес на почту почтовый пакет. Когда мероприятие из публичного перешло в более конструктивный формат — в обед с городскими шишками — я поговорил с местными, и понял, что здесь мне в общем-то делать нечего.
Камерность и лубочность Канска объясняются просто: у города физически нет причин бурно развиваться. Перевалочный пункт на Сибирском тракте и штаб местной торгово-промышленной жизни, и этого вполне достаточно. В округе моют золото, немножко разрабатывают уголь, в самом Канске имеются кожевенный, мыловаренный да пара салотоплельных заводов — этим индустриальные мощности и ограничиваются. Этим же объясняется маленькое население — если в городе нет работы, зачем в нем жить? Подавляющее большинство жителей губернии селится по деревням — даже если климат подгадит, богатые флорой и фауной леса да реки не дадут умереть с голоду. От «не помереть с голоду» до «сытой жизни» огромная пропасть, и иллюзий насчет благосостояния сибиряков я не питаю. В центральных губерниях, тем не менее, дела обстоят хуже — плотность населения большая, земли, пусть и «доброй-угожей» — а какая «доброта», если агротехника в зачаточном состоянии? — не хватает, а живность из природы изымалась поколениями. Морально готовлюсь ко всему, но надеюсь на лучшее — пока такой подход преподносил только приятные сюрпризы.
Заготовленную карту месторождений местным отдавать я не стал — не те капиталы, не тот человеческий ресурс. Жил Канск без меня со времен завоевания Сибири, и дальше проживет. Здесь даже мост пока не нужен — противоположный берег реки Кан целиком отдан буйству природы, Канску для полноценной жизни достаточно одного. Мои изменения в регламент визита ограничились двумя вещами: основанием благотворительного общества (для этого пришлось «замирить» два имеющихся мелких, объединив их в одно нормальное) с непременным щедрым взносом, и лечением нашедшихся в городских больницах гнойных больных силами моих докторов. Они же научили местных врачей пользоваться стрептоцидом, и часть из обученных свалили в длинные круизы по деревням и селам — там тоже требующие внимания больные есть.
Пообщавшись с кем положено, я совершил двухдневный рейд по окрестным казакам — здесь тоже нашлись вызванные переездами в Манчжурию «пустоты». А еще у меня появился повод крепко подумать о почти мистической скорости распространения слухов и «фольклора» — местные петь «Коня» научились еще до моего прибытия.
На этом «канская» программа закончилась, и я на том же пароходе отправился дальше, вглубь Енисейской губернии, в губернский город Красноярск.
Глава 15
Наполненный делами и заботами день заканчивался, и добропорядочные немецкие граждане спешили покинуть заводы, лавки и присутственные места, чтобы провести вечер в кругу семьи или хотя бы в уюте пивнушки. Не были исключением и обитатели Королевского дворца, собравшиеся в небольшой, используемой для ужинов в узком кругу, столовой.
Всего четыре персоны — служившие еще Вильгельму I слуги такого и вспомнить-то не могли: обычно компанию Высочайшей семье составляют видные государственные деятели, аристократическая верхушка, важные дипломаты и прочие уважаемые люди, но последние недели Вильгельм II и его жена, Августа Виктория, предпочитали делить стол исключительно с младшей сестрой Императора — Маргаритой, на которую раньше почти не обращали внимания.
Отсутствие матери Вильгельма, вдовствующей императрицы Виктории Саксен-Кобург-Готской объяснялась просто — так уж сложилось, что Вильгельм II больше всего на свете ненавидел англичан, и это, к сожалению и для Виктории, и для Вильгельма, распространялось и на семью.
Сколько скандалов повидали эти стены! Сколько раз Вильгельм II, потрясая поврежденной во время тяжелого появления на свет, сухой, неразвитой рукой, упрекал мать в том, что она — англичанка! — не смогла родить нормально. Сколько раз он предавался паранойе, обвиняя мать и отца в том, что к родам не были допущены немецкие врачи — уж они бы точно смогли достать своего будущего Императора на свет как полагается, а не превратили в калеку, как это сделали врачи-англичане! Как много копий было сломано во время ругани с отцом-императором, который, сам являясь членом Масонской ложи, зачем-то прислушивался к этому невыносимому старику и очевидной английской марионетке Бисмарку! Нет уж, Вильгельм II точно знал, откуда исходит угроза процветанию Великой Германии — с проклятого острова, который запустил свои жадные щупальца во все дворцы Великих держав и цепким спрутом опутал мир за их пределами.
Маргарита такого отношения к Англии в целом и матери в частности не разделяла. Ей нравился старик Бисмарк — еще совсем маленькой ее порою допускали в отцовский кабинет, и она сидела на коленях Вильгельма I во время длинных разговоров с канцлером. Как бы тяжело ей не давались эти кажущиеся совершенно ужасными мысли, многих решений собственного, ставшего после коронации таким шумным и несносным, брата она не понимала и считала вредными. Германия долгое время жила почти в мире, и проводимая Бисмарком политика позволила ей спокойно развиваться и освободить ряд населенных немцами территорий. Чего ждать еще? Зачем братец строит огромный флот и крепит армию? Неужели он не понимает, что это приведет к совершенно ужасной войне? Свои мысли, впрочем, Маргарита мудро держала при себе — в силу вздорного характера братец не любил, когда кто-то пытался учить его управлять Германией. Последние месяцы молчание давалось Маргарите гораздо легче, чем раньше — совсем скоро она станет Русской Императрицей, и лично у нее никаких сомнений в этом не было.