— Книга плохо стояла, Ваше Высочество, сквозняком-с с полки сдуло.
Хе, а не ЗНАК ли это?
— Какая?
— Виноват, не помню имени. Паевской А. Н., «Виктор Гюго: его жизнь и литературная деятельность».
Та-а-к…
— Неси.
Глянув на книжку, я мысленно перекрестился, ибо она была как раз из серии «Жизнь замечательных людей», датирована прошлым годом, тираж — 8100 экземпляров. Почти подставился! Спасибо, Господи, за знаки такие, что даже такой темный и духовно слепой человек как я их без труда разглядит! Полистав, нашел «куратора» серии — Флорентия Федоровича Павленкова и тут же написал ему приглашение на ужин в следующий понедельник — быстрее не получится, всё занято. Внесем коррективы в дальнейшие планы, отодвинув иностранцев в угоду соотечественникам. Тиражи меня тоже не устраивают, подниму тысяч до двадцати хотя бы — чтобы в каждой библиотеке по экземпляру было, да еще и охочим людям на продажу останется. А я-то думал «ЖЗЛ» уже советское детище! На ходу хитрые хроноаборигены подметки режут!
Камердинер Семен совсем не удивил, притащив для чтения письма не абы кого, а пожилую статс-даму Анну Дмитриевну Строганову — если бы он ее не представил, я бы, понятное дело, ее имени бы и не узнал. Высочайшая матушка снова демонстрирует свою всеобъемлющую придворную мощь — Анна Дмитриевна сразу после чтения письма конечно же побежит к ней с докладом. Лишенные иголок, основанные исключительно на желании помочь, мягкие и добрые «ежовые рукавицы» гораздо эффективнее каноничных, основанных на самодурстве и биении непослушных палкою. Императрица просто хочет помочь сыночку унаследовать Престол и распорядиться им как должно — а «должно» так, как считает Мария Федоровна.
Строганов… Фамилия знакомая, но фамилии князей да видных дворян в памяти вообще хорошо откладываются — даже мое поколение от истории сбежать не может, а все эти люди в ней есть. Не факт, что прямо «эти», возможны и однофамильцы. Потом у матушки узнаю, чем Анна Дмитриевна заслужила честь числиться статс-дамой, а пока отвешиваем пару обязательных дежурных комплиментов и сажаем рядом с собою на диван, демонстрируя расположение — с меня не убудет, но мне зачтется.
Много про Льва Николаевича анекдотов есть, и немалая их часть обыгрывает объем «Войны и мира». Я с легкостью вспомню книги объемом побольше — порою в десятки раз больше! — но их в школах десятилетиями не проходили, а потому огребать за экстремально крупную жанровую форму за всех пришлось Толстому. Я на осиливших только краткое содержание — а порою и до него не добравшихся — одноклассников и одноклассниц смотрел с удивлением, а учительница литературы не менее удивленно смотрела на меня — я единственный в классе не только прочитал «ВиМ» целиком, но еще и получил от процесса огромное удовольствие.
Словом — письмо от Льва Николаевича было очень длинным. Не умеют люди в этом времени низводить письма до утилитарного назначения. И о погоде классик рассказал, и о положении дел в своем имении — посевная закончилась совсем недавно, а значит сам бог велел ее обсудить! — и о своем отношении к паевым аграрным обществам — я о них много в интервью говорил, и это дало графу повод обвинить меня в желании торговать землицею — она же непосредственно Господу принадлежит. Но этим его претензии ко мне ограничились, сменившись осторожной надеждою — Толстой прибавке в виде новой губернии радовался, но еще сильнее его порадовала «бескровность» приобретений. Понравился и Сибирий — в простоте его получения Толстой, будучи бывалым адептом той самой «простоты», видел божий промысел. Ну а моя «разборка» с Лениным вселила в Льва Николаевича надежду, что я, в отличие от Александра III, знаю толк в «непротивлении злу». Жаль расстраивать классика, но он видит то, что хочет увидеть.
Не став утруждать себя ответом, я поблагодарил Анну Дмитриевну за помощь и велел Семену отправить Толстому приглашение на совместный воскресный молебен в местном храме с последующим чаепитием тет-а-тет. Даже если Лев Николаевич по итогам чаепития поймет, какая я циничная тварь и отходит меня тростью, я все равно буду очень доволен: это же, блин, Толстой! Какой смысл «попадать» в XIX век, если не пользоваться возможностью хотя бы немного посмотреть на людей, годами на меня взиравших со стен школьных и университетских кабинетов? А ну как откроется мне что-нибудь «эдакое»?
Выезд монаршей персоны — штука строго регламентированная, и наша маленькая прогулка до Егерской слободы превратилась почти в парад из карет и едущих верхом конвойных и лейб-гвардейцев. Улочки Гатчины нас вмещали отлично — не первый день здесь Августейшая семья ездить изволит. Несмотря на близость довольно значимой резиденции с образуемыми ею рабочими местами, работающими на нужды дворца мастерскими, сопутствующими учреждениями и прочим, Гатчина на меня никакого впечатления не произвела, напомнив славный сибирский город Канск. Улицы широкие, но не мощеные. Вывесок на зданиях много, но все какие-то потрепанные. Убери отсюда резиденцию, и Гатчина превратится в самый обычный русский город, коих на карте что звезд на небе.