— Я слышал мнения, будто Елена Орлеанская на вас похожа… — шепнул я ей.
Мама обрадовалась, но рано.
— Это так, но есть один большой нюанс — вы, мама, очень красивы, а Елена, будучи похожей на вас — почему то нет.
Открытые слугами двери спасли меня от положенного в этой ситуации микроскандала, оркестр замолк, сверкающие драгоценностями, орденами, табельными саблями, полированными сапогами и носками выглядывающих из-под подолов туфелек гости сформировали для нас проход. Пожилой церемониймейстер огласил наши полные титулы, оркестр ожил, и мы с Императрицей прошлись по залу, благожелательно глядя на кланяющихся подданных и посланников иностранных государств.
На следующий час мы стали центром человеческой карусели — где-то за спинами получивших возможность обменяться с нами любезностями бушевали баталии за место в «очереди», а меня больше интересовали те, кто не пытался оттаптывать ноги окружающим ради пары секунд монаршего внимания, а пользовался приемом как надо: стоя у стеночек и восседая на диванчиках, толковые люди «обкашливали» дела и наводили полезные связи. Мне очень хотелось к ним — например, поговорить с промышленниками на тему инвестиций в акционерное общество «Русский алмаз», куда ни одного иностранца я не пущу — оттокам капитала бой! Так-то нужно еще немного подождать: «Мир» — не лучшая кимберлитовая трубка из имеющихся в Якутии: просто ее нашли раньше других, и вся мощь советского пиара — а он был очень неплох — пала именно на нее. Я начну разработку с «Интернационального» — название, конечно, поменяем — потому что эта трубка самая богатая. Осталось дождаться, когда геологи до нее дойдут, и можно инициировать создание общества.
Опытные иностранные посланники тоже в толкучку не лезли — в регламенте приема местечко для них есть, а значит я никуда не денусь. Краешком взгляда я зацепил расположившегося на диванчике в компании французского посланника Алексея Александровича — «семь пуда августейшего мяса», «le Beau Brummell», объект вожделения многих великосветских шлюх, источник репутационных ударов по Романовым — журналюги любят освещать его половую жизнь — бессовестный ворюга и любитель командовать вверенным ему флотом прямо из парижских будуаров как бы показывал, что лично он с дипломатическими союзниками Империи определился давно и всерьез. Дядюшка тоже меня заметил.
Улыбнувшись Антуану Рене Полю Лефевру де Лабудэ («Лабудэ» французскому посланнику в уши мне придется лить много!), Алексей Александрович поднялся с дивана и пошел на меня, словно крейсер рыбацкие суденышки одним своим присутствием раздвигая светскую шелупонь.
— Будь благоразумен, — шепнула мне Дагмара.
Я не «благоразумен», я гораздо хуже — я «рационален»! Дядюшкины стати меня не пугали — врукопашную мы с ним даже при худшем исходе конфликта не сойдемся. Не пугали и связи с влиянием — я не любитель топтаться по мозолям Павел I и не рохля-Николай. У меня непробиваемая самооценка, умная голова, развитая социальная мимикрия, великолепные навыки чтения людей и Великий План.
— Прекрасный вечер, Ваше Величество, — приложился Алексей Александрович к ручке Императрицы.
— Благодарю, Алексей Александрович.
Ощущаю неплохой такой перегар от этой упакованной в безукоризненный костюмчик туши.
— Георгий, — улыбнулся он мне с прямо-таки оскорбительным кивком.
Слышат нас только стоящие рядом — они напряглись и замолкли, зато смотрел на нас весь зал.
Будь мы обычной родней, это было бы нормально, но в нынешнем положении, если я схаваю дядюшкино пренебрежение, уже через несколько часов весь свет будет об этом знать и делать соответствующие выводы. Начинать конфликт так рано я не хотел и не собирался — планировался аккуратный сбор инфы о хищениях Великим князем государственных средств, исходя из которого я бы формировал коалицию по отправке горе-адмирала в почетную отставку с сохранением чинов и достоинства — злить Романовых чревато — но выбора у меня нет.
Ответив улыбкой без кивка, я вернул «подачу» с огромными процентами:
— Лёшка.
Народ — хотя какой это нафиг «народ»? «Народ» во дворцах не живет — напряженно затих.
Улыбка Великого князя уменьшилась на пару миллиметров, глаза нехорошо блеснули, пробежались по окружающим, остатки трезвости в дядиной башке позволили ему понять, что он, как ни крути, перегнул, а значит обострять дальше напрямую вредно. Сделав хорошую мину при плохой игре, он жизнерадостно заржал, выдав очень грубый наезд за безобидную, чисто родственную шутку. Смех подхватила Императрица — ей конфликты тоже нафиг не уперлись — следом — я, и за мной засмеялись остальные. Дождавшись тишины, дядюшка сгладил остатки «недоразумения», вытянувшись в шутливый «фрунт» и нарочито-криво козырнув: