Батюшки посмотрели на мое спокойное, внимательно слушающее лицо, и покивали, выразив согласие с оратором — кроме Победоносцева, тот демонстративно не лез, как я и просил.
— А что касается стяжательства, — приосанившись, Павел огладил бороду. — Так на что пастырям деревенским жить-то, ежели даров не принимать? И не плата это — от души несут, дабы в Царство Божие вознеслась она да с ангелами в симфонии пела. Что жизнь земная? Миг краткий! Не горячитесь, Ваше Императорское Высочество, — снисходительно мне улыбнулся. — Молоды вы, резки, а крестьяне да мещане плакаться ух любят! Жизнь вечная — в Царстве Божием, и что в сравнении с ней жизнь земная? Неужто гуся завалящего за нее жалко? Все с пониманием — ежели нечего голодранцу в дар принести, так хоть полевых цветов пущай нарвет — не ценность дара важна, а он сам.
О чешет.
— А ежели руку на пастыря подымают, то не овечки сирые да смиренные они, а волки в шкурах овечьих…
Уперев ноги в пол, я душераздирающим скрипом ножек стула по мрамору прервал излияния архиепископа и поднялся на ноги. В воцарившейся тишине указав пальцем на Павла, громко и грозно припечатал:
— Еретик!
Планировавшиеся следом за «клеймом» обвинения в гордыне, утрате профессиональной этики и скотском перекладывании ответственности за невозможность оплатить оккультные услуги на нищих крестьян не понадобились, и, к огромному моему удивлению, так неплохо выдержавший первую подачу Павел захрипел, принялся царапать грудь, хватать ртом воздух и с пушечным залпом пронесшимся по залу грохотом рухнул лбом на стол, после чего сполз на пол.
— Истину глаголит цесаревич!!! — торжествующе взревел Победоносцев и в припадке религиозного экстаза вскочил на стол с достойной гимназиста ловкостью. — Покарал Господь еретика! Аки собака безродная сдох посмевший усомниться в словах Светоча нашего!
А он сдох? Охреневшие батюшки проверять как-то не спешат.
— Не перст то был указующий! — воздев руки к небу (потолку), продолжила реветь пожилая, сухонькая и очкастая «Иерихонская труба». — Но меч карающий! В гордыне погряз Павел подлый, в самое сердце Церкви нашей проник, как упомянутый им волк в шкуре овечьей! Ибо сказано в Писании: «прежде всего знайте, что в последние дни явятся наглые ругатели, поступающие по собственным своим похотям»! И сказано: «у вас будут лжеучители, которые введут пагубные ереси, отвергаясь искупившего их Господа»! Радость великая, братья — не оставил Господь нас в час страшный, выделил Цесаревича русского и наделил его силою великою, дабы мог он суд вершить земной, отправляя еретиков да лжепророков на Суд Высший! Ибо сказано: «суд им давно готов, и погибель их не дремлет»!!!
Лев Николаевич, не заморачиваясь проходом к иконостасу, вовсю молился. Члены Синода, не в силах отойти от шока, оторопело внимали словившему критическую дозу благодати Победоносцеву. А тут ведь и слуги есть — вдоль стеночек, как обычно, пристроились. Вернее, так было до неожиданного, но однозначно сильно поспособствовавшему моим планам инфаркту Павла — теперь все они на коленях, остервенело крестятся и шевелят губами, читая про себя молитвы и глядя на меня напугано-восхищенными глазами. К вечеру весь дворец будет знать о случившемся. К утру — вся Гатчина. К вечеру завтрашнему — весь Петербург, а дня через три — вся Россия, за которой узнает и мир.
— Не можете пить чашу Господню и чашу бесовскую; не можете быть участниками в трапезе Господней и в трапезе бесовской! Дважды увещевал еретика Цесаревич! — продолжал бесноваться Победоносцев, громко цокая каблуками сапог по столу. — Не внял пёс проклятый, и настигла его кара! Ибо сказано: «Еретика, после первого и второго вразумления, отвращайся»!
О шпарит! Надо тоже библейских цитат подучить — очень атмосферно получается. Но достаточно — самое время проявить скромность и христианскую скорбь: еретик, конечно, но от этого его гибель еще грустнее — в аду гореть будет, бедолага.
— Достаточно, Константин Петрович, — тихо сказал я.
— Слушаюсь, Георгий Александрович! — моментально взял себя в руки Победоносцев, поклонился и намного менее ловко спустился со стола.
Перепуганные батюшки к Павлу подойти и не подумали — напротив, отодвинулись подальше, обильно крестясь. Ладно.
Я обошел стол, наклонился над лежащим лицом в пол «еретиком» и перевернул его на спину. Глаза Павла уставились в потолок. Точно мертв. Я помог глазам закрыться, перекрестил тело и выпрямился:
— Помолимся, батюшки, о милости Господней еретику сему. Многим сиротам он помог, многих деток накормил да грамоте обучил — Господь в милости своей поступки добрые, истинно христианские даже еретикам припомнит. Возгордился Павел на старости лет, отошел от истин Христианских, но до того многим помог. Попросим Господа о прощении.