— Никто никого силком не тащит, Ваше Императорское Высочество, — парировал он. — И мы платим рабочим столько, сколько в тех краях не платит никто!
— Де-юре здесь мне нечего вам предъявить, — кивнул я. — Но позволю себе зачитать еще фрагмент. 'Первое мое жалование, после вычетов за аванс, выданную мне в пользование кирку и дырявую, снятую с умершего прямо в шахте бедолаги, робу, составило тринадцать рублей, кои были мною почти полностью истрачены за апрель на покупку дополнительного питания, дров, более качественной рабочей одежды и починку сломавшегося от ветхости черенка кирки. На момент получения второго жалования, в моем кармане оставалось пятнадцать копеек. К немалому моему удивлению и, признаюсь честно, жестокой обиде, второе жалование составило одиннадцать рублей — за мною, как оказалось, числились некоторые прегрешения, за которые компания беспощадно штрафует рабочих. Безусловно, я не являюсь опытным шахтером, но рубил камень как положено, четырнадцать часов в сутки с коротким перерывом на скудный обед. Поговорив с более опытными рабочими, я узнал, что даже жалование в двадцать рублей при обещаниях рекрутеров в сорок рублей, является недостижимой мечтой — система штрафов и дороговизна товаров в лавках не позволяют рабочим скопить достаточное для покидания приисков состояние. Работа здесь — верный способ утратить здоровье за гроши.
— Ныне штрафы устранены, Ваше Императорское Высочество, — подсуетился Гинцбург. — А цены в лавках обоснованы расстояниями, кои приходится преодолевать купцам с их товарами.
— Зачем вы врете, Гораций Осипович? — спросил я.
— Да как можно, Ваше Императорское Высочество? — с видом оскорбленной гордости ответил он вопросом на вопрос. — За всю свою историю семья Гинцбургов не опускалась до вранья! Особенно — вранья наследнику Российского Престола!
— Ваше Императорское Высочество, ежели на то будет ваша воля, я в кратчайшее время предоставлю отчеты о том, что на приисках баронов Гинцбургов осуществлены все необходимые для соблюдения закона о штрафах и лавках изменения, — вступился за протеже «маленький» Дурново.
— Две минуты, Петр Николаевич, — обозначил я сроки.
Директор департамента ракетой вылетел из кабинета, и я воспользовался возможностью пообщаться менее формально:
— У Империи длинные руки, Гораций Осипович. А еще в Империи очень много молодых людей, которые не утратили понятия «честь» и «преданность долгу». Они согласны два-три месяца притворяться рабочими, претерпевая созданные вами, совершенно скотские условия и делиться со мною впечатлениями. Одного такого работника на большое предприятие отправлять бессмысленно — он ведь может прямо обозначиться в глазах начальства и получить хороший подарок в обмен на хороший отчет. Когда таких работников десяток, и они совершенно незнакомы между собою и отправлены незнакомыми между собою людьми, риск получить порцию вранья вроде того, что сейчас принесет наш уважаемый директор полицейского департамента, сильно снижается.
— У нас много врагов, Ваше Императорское Высочество, — изобразил обиду Гинцбург. — Сами понимаете — мы жиды.
— Нобели тоже жиды, однако их рабочие живут как у Христа за пазухой, — не проникся я. — Я подданых на сорта не делю, и точно таких же, честных и стойких молодых людей отправил на заработки на вообще все крупные золотодобывающие предприятия. В подавляющем их большинстве картина столь же прискорбная. При этом, заметьте, все ссылаются на большие накладные расходы на содержание рабочих. Но вам в этой ситуации, как ни крути, хуже — те-то православные в основном, а вы — жид. Когда рабочие устанут терпеть, и ваши прииски погрузятся в забастовки и бунт, Империя вам не поможет — мне не нужна слава человека, который расстреливает отчаявшихся русских людей ради уменьшения «издержек» чудовищно богатого барона-жида. Вместо подавления бунта вы получите очень придирчивую комиссию и вереницу судов.
Пожевав губами, Гораций принял единственно верное решение:
— Я немедленно распоряжусь навести на наших приисках порядок, Ваше Императорское Высочество. Полагаю, до меня добирались не совсем верные сведения о положении дел в тех далеких краях. Озвученные вами фрагменты доклада совершенно ужасны, и я пойду на любые издержки, дабы создать для рабочих достойные подданных Российской Империи условия.
Сигнал принят — если не наведешь порядок, отожму твои прииски. И я ведь отожму — не напрямую, а аккуратно, через введение внешнего контроля и урезание выплат Гинцбургам.
— Иного решения от славного преданностью Империи представителя семейства Гинцбургов я и не ожидал, — улыбнулся я.
В кабинет вернулся несколько пропотевший от пробежки Петр Николаевич с листочками в руке:
— Вот, Ваше Императорское Высочество, извольте ознакомиться, — с поклоном положил он филькину грамотку на стол.
Я пробежал глазами — ага, не к чему докопаться, тупо образцово-показательные прииски. Вынув из папки доклад посвежее, за июль-август, я вручил его директору департамента:
— Ознакомьтесь и вы, Петр Николаевич.
Ознакомившись, Дурново пропотел еще сильнее и наконец-то осознал, что подарки от Гинцбургов карьеры не стоят:
— Как это понимать, Гораций Осипович?
— Виноват, Ваше Высокопревосходительство, — послушно поклонился Гинцбург. — Я клянусь в кратчайшие сроки наказать виновных и навести порядок на приисках!
— Кругом лжецы, Ваше Императорское Высочество, — пожаловался мне на подчиненных Петр Николаевич. — Автор этого вранья, — брезгливо указал на свои бумажки. — Немедленно отправится под суд!
— Не сомневаюсь, Петр Николаевич, — кивнул я. — Но мы, полагаю, отвлеклись от основной цели вашего визита, Гораций Осипович. Что у вас?
— Третьего дня я имел беседу с Его Высокопревосходительством министром финансов о делах нашего семейного банка. Недавний пересмотр условий кредитования привел к некоторым убыткам, и я просил Ивана Алексеевича о казенном кредите, дабы мы могли поправить дела, а наши уважаемые вкладчики не потерпели неудобств. Его Высокопревосходительство рекомендовали мне обратиться с эти вопросом к вам, Ваше Императорское Высочество.
Министр хорош — держит нос по ветру и таким вот нехитрым способом решил меня «прощупать», дабы использовать мои действия для выработки собственной линии поведения. Вокруг меня сплошные хитрецы и интриганы!
— Удивительно, — признался я. — Ваши прииски убыточны, однако вы продолжаете скупать земли в тех краях. Ваш банк убыточен, но вы продолжаете кредитовать людей и собственные прииски. Либо вы, Гораций Осипович, извините за прямоту, стремящийся к разорению кретин, либо ведете игру на грани мошенничества, итогом которой станет ничем необъяснимый рост доходов с приисков. Полагаю, он возникнет в тот момент, когда вы выдавите мелких конкурентов с бассейна Лены и привлечете заграничных партнеров.
— Ваше Имп…
— Я не закончил, — поднял я бровь на попытавшегося перебить директора полиции. — Обе мои версии имеют право на жизнь, но первую, как оскорбительную, мы отбросим. Вторая для вас, однако, вреднее, ибо выставляет вас чудовищного масштаба наглецом. Вы пришли ко мне просить оплаты ваших мутных делишек за счет казны. Вы соврали мне о положении рабочих на приисках, сославшись на незнание. Таким образом, я нахожу ваше деловую этику никчемной, а самого вас, Гораций, совершеннейшим наглецом. Я желаю видеть отечественный бизнес социально ответственным, а его методы — исключительно рыночными. С точки зрения рынка поддерживать убыточный банк, принадлежащий лицу, которое кредитует свои, столь же убыточные делишки, является нецелесообразным. Я даю вам два года на упорядочивание дел. Ежели к сентябрю 1893 года банк и прииски продолжат терпеть убытки, мне придется позаботиться о введении внешнего управления. Альтернативой является процедура банкротства с непременным возмещением убытков пострадавшим из личных средств семьи баронов Гинцбургов — именно такое решение вынесет суд. Вы поняли, Гораций?