- Простите, Ваше Императорское Высочество! – рухнул проворовавшийся лбом в пол.
- Дело же не в двух паршивых сотнях, - продолжил я выговаривать. – Дело в том, что ты предпочел их умопомрачительным карьерным перспективам. Ты – дурак, Андрейка, и на каторгу поедешь именно за дурость. Рекомендую не садиться играть в карты с тамошними обитателями – тебе в них и здесь не везет, а там и подавно. День тебе перед арестом даю перед матушкой покаяться и объясниться. Ступай.
Крыса нашла в себе силы пискнуть:
- Премного благодарен, Ваше Императорское Высочество! – и покинула мой кабинет.
Вычеркиваем из памяти навсегда и пытаемся не думать о любимой невесте – в Москву завтра поеду, затем – обратно в Петербург, готовиться ко встрече немецкой делегации: до свадьбы чуть больше недели, и мои моднючие штаны от предвкушения «консумации» трещат по швам. Ну и вообще хороший будет день от начала и до конца – матушка старалась и даже снизошла до принятия внесенных мною правок.
Хотелось бы сделать свадьбу достойной порога XX века – с участием автомобилей, дирижаблей, с электрической иллюминацией и прочими высокими технологиями, но прогресс за мной не успевает.
Остап завел в кабинет следующего – и последнего на сегодня посетителя, моего доброго друга Владимира Дмитриевича Менделеева. Прогресс за мной не успевает, но пару недель назад случился большой научный успех, который позволит заснять несколько минут свадьбы. Качество – ужасное, но суть не в нем, а в том, что первая в истории кинохроника запечатлеет будущих правителей России в очень трогательный момент.
Дорого обошлось, и не в последнюю очередь из-за привлечения иностранных специалистов – некоторые из них «сидели» на действующих контрактах и грантах, пришлось выплачивать неустойки и банально перекупать. Бонусом идет личное знакомство с родителями кинематографа, планирую всем баронов пожаловать – братья Люмьер, Уильям Диксон и остальные нам нужны. Основные кадры в порученном Владимиру Дмитриевичу проекте свои, что вызывало несколько конфликтов в коллективе – «иностранное» не всегда значит «лучше нашего», и конечный прототип сочетает в себе наработки со всей планеты, которые аккуратно допилили напильником. Не совсем даже и метафора - кожух у камеры металлический, пришлось немного подточить.
- Оборудование готово, Георгий Александрович. Через два часа убываю в Москву, пригляд держать. Иосиф Андреевич с помощниками трудятся не покладая рук, но, боюсь, прибора для воспроизведения придется ждать не меньше полугода, - кратко изложив суть, Владимир положил на стол папку с подробностями.
Иосиф Андреевич Тимченко со своим отделом изобретает проектор. Прогресс идет, и это – главное: я уже давно смирился, что быстрых технических чудес ждать не приходится. Камеру сделали – уже план перевыполнен. В общем – до столицы мирового кинематографа нам еще работать и работать.
- Гложет что-то, Владимир Дмитриевич? – заметил я грусть на лице «ближника».
Что-то личное.
- Таки прислала письмо. Оказалось, у меня есть дочь, - поделился он новостью. – Офудзи.
Понимаю.
- Поздравляю! – улыбнулся я.
Вымученно улыбнувшись и поблагодарив, Менделеев добавил:
- Таки теперь в Токио, в хорошем доме при уважаемых людях, - продолжил он. – Пишет, что работа легкая, и она всем довольна.
Никто не просил – я о «временных женах» вообще с важными японцами не говорил, не по рангу тема, поэтому можно классифицировать улучшение судьбы Таки и «нечаянной» дочери моего личного друга как необременительный для японцев и приятный для меня жест.
- Я говорил о Таки и Офудзи с родителями, - продолжил Менделеев, пожевал губами и грустно на меня посмотрел. – И склонен согласиться с ними во мнении, что в России природным японцам будет хуже, чем на родине.
И по репутации ударит даже без оформления брака и признания малышки своей – и без того не страдающее от недостатка внимания семейство теперь стало одним их самых заметных в Империи. Решение теми, у кого на него есть право, принято, и Владимиру нужны только время и успокоение.