Еще из дирижабля, глядя в иллюминатор, мы всей семьей поразились масштабам проделанной местными работы. Чудовищное количество денег и переселенцев, активно «выдергиваемые» из-за океана специалисты и материалы, обильный приток «гастарбайтеров» из азиатских стран и общий моральный подъем от ощущения причастности к строительству чего-то грандиозного — а его недооценивать не стоит! — привели к рождению настоящего чуда.
Занятно, но не только Владивосток с окрестностями претерпели изменения — новый импульс получило и западное побережье Америки. Пока здесь кипела работа, там бурлила Ее Величество Конкуренция, ковались и обнулялись сумасшедшие капиталы, рвались на мелкие клочки ставшие такими обременительными контракты с теми, кто платит меньше, а главное — не дает той нематериальной, но прекрасно ощутимой заинтересованными в многолетней и последовательной работе предпринимателями сущности, именуемой «стабильностью». То, что уже имеется в этих краях — это ведь только начало, и дальше станет только лучше, а значит застолбить за собой как можно больше многолетних контрактов велел сам Господь.
А теперь о несколько смущающем: ты знаешь, как холодно я отношусь к лизоблюдству и верноподданичеству, а потому конечно же поймешь, что я никоим образом не предаюсь обидам, а лишь делаю наблюдения и делюсь ими с тобою, моей преданной подругой и дарованной самим Господом половинкой. То, как меня ранее встречали в этих краях, совершенно не годится в подметки тому, как меня встретили в качестве Императора. О, не нашлось ни единой крыши, ни единого дерева, на котором не расположились бы мои милые подданные, пытающиеся разглядеть меня хоть краем глаза. Видела бы ты, как забавно выглядели некоторые из них, пытаясь одновременно цепляться за ветви и должным образом кланяться! Увы, не обошлось без падений и некоторых давок — это потребовало от меня проявить заботу и оплатить лечение пострадавших. Некоторые здешние господа в мундирах пытались внушить мне, что делать этого не следует — мол, хитрецы, зная о моей доброте, специально попадали на головы собравшимся под деревьями дамам и господам, дабы получить компенсацию, и теперь мундиры обрели новых владельцев, а Империя — несколько совершенно гражданского толка подданных.
Завтрашним утром я отправлюсь на Юг — на некогда нареченные «новыми» территории, а теперь — крепко вросший в тело Империи край, о чудесах которого ходят слухи по всей планете. Там, в славном Евстафьевске, я встречусь с моим старым другом — принцем Арисугавой, о котором, признаюсь честно, успел соскучиться. С ним мы обсудим некоторые деликатные вопросы, о которых тебе известно — помнишь ту дивную прогулку по Московскому зоопарку, когда я несколько увлекся рассказами о Тихоокеанских планах? Теперь, вдали от тебя, я ужасно жалею об этом — лучше бы я посвятил все свое время словам любви к тебе. До чего же я соскучился по тебе! До чего же я скучаю по детям! Дирижабль быстрее поезда, но все равно ползет невыносимо медленно, и каждую проведенную в нем минуту я чувствую, как драгоценное время утекает сквозь пальцы, вместо того, чтобы наполниться милой семейной возней или хотя бы работой. С последней, впрочем, легче — по пути мы с матушкой, Мишей и Олей изрядно повеселились, на корзине поднимая на борт уважаемых господ, коим были вверены заботы о провинциях. Вид у них был великолепнейший — бледный, дрожащий, и я от всей души благодарен их крепким нервам за то, что позволили столь важным для Империи людям не оконфузиться самым прискорбным образом: боюсь, после такого мне пришлось бы искать им замены…'.
Глава 27
Всюду, куда не кинь взгляд, от горизонта до горизонта, стояли снявшие головные уборы мужики с сыновьями и повязавшие по такому поводу самые нарядные из имеющихся платочков дамы с дочками. Ехали мы от этого медленно, и, как бы глупо с моей стороны это не было, от бронерованной кареты я отказался в пользу коляски на высоких колесах. Почти в двух метрах над землею мои ноги стоят, поэтому видно должно быть всем — хотя бы силуэт, главное мыслей о покушении в голову не допускать. Стою только я — брат с сестренкой и мамой сидят, их «по шею» защищают укрепленные борта коляски. Я-то все, что меньше «хедшота» переживу — а может и прямо его! — а они, увы, из гораздо более хрупкого материала.
Меня любят везде — кто-то потому, что так положено, но в большинстве своем искренне, как Богом данного Помазанника. Репутация — ее я «прокачал» до беспрецедентных для Российского монарха высот. Появится в толпе идиот, так его сами мужики в клочки и порвут — был год назад один очень неприятный прецедент, там придурок с револьвером только вынуть его и успел. Пришлось назначать мужикам штрафы и из своего кармана их и оплачивать — самосуд все же, хоть какая-то реакция по юридической линии последовать должна. Сверху, разумеется, «висюльки» и по тысяче рублей «за гражданскую сознательность».