Половинку дня второго я посидел в рабочем кабинете, а теперь, когда солнышко потихоньку стало сползать к сопкам, прибыл сюда — в шикарный личный особняк Арисугавы, выстроенном в классическом японском стиле: дерево, бумага, сад с камнями, бонсаями и ручейком и личной — вот же понторез! — узкоколейной железнодорожной веткой, связывающей особняк с настоящим замком, который он отгрохал себе в своем специфическом с точки зрения международного права княжестве.
Имеется и бассейн — тоже ведь мода, и теперь по бассейну себе отгрохали почти все состоятельные господа Империи и чуть меньше — зарубежья.
Поговорив о делах семейных — у Арисугавы уже трое детей, одна девочка и два мальчика, поэтому двум молодым отцам было прикольно пообсуждать курьезы и превратности воспитания потомства — когда небо над сидящими на крылечке с видом на сад и попивающими чай нами окрасилось в закатные цвета, перешли к более полезным темам:
— Тучи сгущаются, — с предельно безмятежным, как и положено во время любования красотой рукотворной природы видом, поведал Арисугава. — Проклятые американцы чувствуют, что Аляска не так проста, и роют носом землю, пытаясь выяснить, что именно мы там делаем. Даже наши крестьяне умеют держать язык за зубами и преданы Императору, но все-таки остаются скотом в глубдине душе. По нашим данным, американцы больше года знают о сказочных богатствах этого белоснежного края — просто у них нет доказательств. Мы щедро платим некоторым конгрессменам, которые вставляют палки в колеса направленным на пересмотр договора долгосрочной аренды инициативам, но, боюсь, в скором времени жадность этих гайдзинов… — Арисугава осекся.
— Я не обижаюсь, мой косоглазый друг, — безмятежно улыбнулся я ему.
Одобрительно хмыкнув, он продолжил:
— Жадность этих гайдзинов заставит их пересмотреть свое отношение к собственной святыне — праву частной собственности. Боюсь, не далее следующего лета состоится большая правительственная проверка. Их судебная система полна дыр, которыми мы неплохо научились пользоваться — дело будет долгим, и мы не без оснований рассчитываем продолжать добычу золота до 1897-го года. Его Императорское Величество распорядились интенсифицировать работы. Тем не менее, Аляска стала для нас попросту бесценным подарком, и вся Япония благодарна тебе за него, мой друг.
Покивав с улыбкой — японцы за «подарки» привыкли отдариваться, поэтому напоминать нашу поговорку «долг платежом красен» нет смысла — я допил содержимое пиалки, и Арисугава лично наполнил ее новой порцией.
— Как поживают ваши флот и армия? — спросил я, параллельно любуясь угодившим в ручеек закатным лучом.
Умеют, блин — вроде бы ничего такого, но до чего же эстетично! О состоянии японского флота и армии я знаю практически все, просто перевел тему куда мне надо.
— Мы проделали долгий путь. Не столь впечатляющий, как твоя Империя, но мы умеем и любим учиться и работать, — Арисугава тоже был в курсе, что перечислять корабли и итоги модернизации армии нет смысла.
— Доля людей, сосланных англичанами в свою каторжную колонию, поистине ужасает, — я перевел взгляд на кромки растущих за забором сосен и сделал маленький глоток. Вкусно. — А доля аборигенного населения Австралии — носителей древней и самобытной культуры — ужасает еще больше.
Арисугава начал очень знакомо блестеть глазами и тщетно пытаться подавить хищный оскал.
— Отдельную, глубочайшую печаль у меня вызывает то, как алчные англичане уничтожают бесценную, уникальнейшую природу тех краев. Кенгуру, коалы, собаки динго, утконосы, ехидны — все эти великолепнейшие существа жили там многие миллионы лет, и наш долг, как сторонников прогресса — сохранить флору и фауну тех краев для наших потомков.
Не выдержав, Арисугава заржал.
— Нет, ну ты видел вообще утконоса? — гоготнув, спросил я. — Это же уморительно!
Хохот из двух луженых выскородных глоток сотряс сад, парадоксально не нарушив его магии, а словно придав ей новую, столь же эстетичную форму.
Хорошо сидим.
Конец шестого тома.