— Ступай, братец, — отпустил я Карла.
Через двадцать минут, которые я провел за дневником изначального Георгия, заучивая манеру даже не речи, а мышления — речь к ней приложится автоматически, в номер приперлись старообрядцы — Евпатий в нормальном костюме, чистый и подстриженный начал выглядеть прямо по-купечески — в компании объявившего их Андреича.
— Евпатий и есть, Христом-Богом клянусь, Ваше Императорское Высочество! — рухнув на колени, перекрестился матрос.
Тремя перстами крестится — не из диаспоры, значит. Что ж, в эти времена людям верить проще. Первое — матрос сильно рискует, ручаясь за Евпатия. Второе — не настолько Кирил распробовал новую должность и прилагающиеся к ней привилегии, чтобы «мутить» за моей спиной.
— Встань, братец. Как звать тебя? — спросил я матроса.
— Федором, Ваше Императорское Высочество, — ответил он, поднявшись на ноги.
— Расскажи, Федор, откуда и как хорошо ты знаешь Евпатия?
— Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество. Я в Екатеринбурге родился, там и жил, пока на флот не завербовался. У Евпатия там лавка была, у бати моего, кузнеца, Евпатий подковы, гвозди да лопаты по честной цене брал.
— Отец — кузнец, а ты на флот?
— Четвертый я, Ваше Императорское Высочество, — потупившись, развел руками матрос. — Кузня не наша, артельная. Братьёв моих вместила, на меня места не осталось.
— Жалеешь?
Матрос просто не мог ответить иначе:
— Никоим образом, Ваше Императорское Величество!
— Купеческое семейство Мухиных — важные люди в Риге, — как бы себе под нос заметил Андреич.
Я посмотрел на Евпатия.
— Так то другие Мухины, поболее нас, — развел он руками. — Фамилия общая, но боле ничем с теми Мухиными не связан. От Урала до Риги путь не близкий, никогда там не бывал, куда уж мне с самими Мухиными знаться?
«Важные» из уст Андреича и «поболее нас» из купеческих значат, что Рижские Мухины олигархи или вроде того. Надо будет поузнавать, и, если будет толк, попробовать навести связи.
— Андреич, выдай Федору пять рублей за честность и готовность поручится за православного соотечественника.
— Рад стараться, Ваше Императорское Высочество! — проорал матрос.
— Ступай, братец, — отпустил я его.
Щелкнув каблуками и козырнув, матрос с поклоном принял из рук камердинера ассигнацию и ушел. На ассигнации, кстати, имеются подписи управляющего Государственного банка, ответственного кассира и приписка о том, что при предъявлении ассигнацию можно поменять на золотые или серебряные монеты. Не совсем «золотой стандарт» — курс пока плавает. Золотого стандарта допускать нельзя — прямой путь во внешнедолговое рабство. Монетарная масса растет и будет расти дальше, и золота Родине, несмотря на богатейшие недра, не хватит физически — технологии совсем не те, чтобы забуриваться на километры под землю. Технологиям я помогу — в универе учился на совесть, и многие «нефтяные» наработки годятся для геологии в принципе. Помимо недостатка собственного золотого запаса, есть и издержки — монеты портятся, теряют в весе, закапываются бережливыми гражданами в землицу, и их нужно отливать заново. Проблема хранения и обслуживания запаса тоже влетает в копеечку. Импортерам, инвесторам и экспортерам, спору нет, очень выгодно, но стабилизировать валюту и привлекать инвестиции можно и более рациональными способами. Александру, Никки и прочим имеющим право на решения в масштабах страны будут петь о том, насколько это хорошо и престижно, и они поведутся. Моя задача — собрать лобби противников «золотого стандарта» и прогнуть монархов на привязку рубля, например, к золото-серебряно-валютным резервам.
За размышлениями я успел добраться до стола и написать Никки записку:
«Купец Евпатий не лгал. Собираюсь вести его в полицию в компании сэра Уолласа. Уверен, наш добрый английский друг разберется и сам, но я считаю это хорошим поводом для прогулки. Не каждый день (и слава Богу!) доводится встретить настоящего плантатора-лиходея. Не желаешь ли отправиться с нами? Твой верный брат Жоржи».
— Андреич, Его Императорскому Высочеству, — отдал записку. — И кликни сэра Уолласа.
— Сию секунду, Георгий Александрович, — поклонился камердинер и пошел выполнять приказ.
— Дорогу до плантации помнишь? — спросил я Евпатия.
— Помню, Ваше Императорское Высочество!
— «Императорское» можешь опускать, — великодушно махнул я на него рукой. — Имя плантатора?
— Томсон, Ваше Высочество. Джордж.
— Значит сейчас поедем к нему, спрашивать как так вышло, — пообещал я. — Федор, переодеться!