Друг Илюха бы меня точно не понял: такие возможности, а ты спокойно взираешь на происходящее. Трусливый вариант будущего: в 1916 году свалить за кордон с кучей денег и устроиться там. Вариант нормальный: делать все возможное для страны — в этом случае переезжать не придется, и у меня, и у Никки, и у народа все будет нормально. «Нормально» с учетом несовершенства реальности в данном случае — «лучше, чем было там». Вот этот вариант Илюха бы в жизнь и воплощал, а значит и мне нужно танцевать от него. Царские дети изначально богаты, но мне нужно богатеть как можно больше — на «прогрессорство», особенное если учесть повальное воровство, денег нужно не просто много, а непредставимо много. Займусь этим сразу по возвращении в Петербург, а по пути нужно постараться найти интересные коммерческие схемы — что-то покупать у дикарей и продавать дома с наценкой. Так же нужно осторожно набросать план реформ — с ними Александр III пошлет меня подальше со всей глубиной отцовской любви, но Никки, когда взойдет на трон, может на часть и пойти. Со временем у меня скорее всего получится подмять под себя часть его обязанностей и полномочий: ему же это все нафиг не надо, и, если любимый братец Жоржи настолько глуп, чтобы заниматься государственным строительством, бог ему в помощь.
Ладно, это все потом, а пока наслаждаемся «больничным», привыкаем к новому телу — я был немного выше, но мускулатура у Георгия лучше — учимся общаться с людьми и стараемся как можно больше залезть Николаю в голову: пока что это у меня отлично получается, а значит нужно продолжать. И ни словом, ни жестом не проявлять мою личную жажду самодержавной власти — она проснулась во мне позавчера, и это ощущение крепнет с каждой проведенной рядом с Никки минутой: зачем трон человеку, который его не ценит? Я подойду гораздо лучше — я всегда чувствовал, что способен на большее, и судьба даровала мне шанс это себе доказать. А еще русский царь — это настоящая суперзвезда, фигура мировой величины. Каждое слово царя ловят миллионы людей, по слову царя начинаются войны, царское слово способно вознести счастливчика на самый верх или низвергнуть неудачника на самое дно. Даже слово специальное есть — «опала». Осознает ли это Николай? Полагаю, что да. Нравится ли ему это? Ну конечно же нет — он самый обыкновенный мажор, и спасает его только вбитое до уровня рефлексов воспитание.
Когда греческий принц Георгий меня спас предложением пойти испить чего-нибудь веселого в апартаментах цесаревича — и это в пост, который мы всем кораблем соблюдаем! — я с облегчением сослался на советы лейб-медика и вернулся к себе.
На диване обнаружился плачущий, одетый во фрак с накрахмаленной белой манишкой и белые перчатки мужик лет сорока пяти с во-о-от такенными банкенбардами, сверкающей в свете иллюминатора лысиной и бритым подбородком под пышными черными усами. Из зеленых глаз по хмурым мимическим морщинам катились слезы, растворясь в густой растительности лица.
— Ты кто? — на всякий случай приготовился бежать я.
Старик издал жалобный всхлип и бухнулся на колени, со страдальческой миной на лице вытянув ко мне руки:
— Георгий Александрович, как же так?
Глубоко философский вопрос поставил меня в тупик. Пока я собирался с мыслями, на звук влетел казак охраны — трижды доверенный и надежный ветеран русско-турецкой войны. Сориентировавшись, он расслабился и козырнул:
— Виноват, Ваше высочество!
— И в чем же ты виноват, Миша? — уточнил я.
Ему за сороковник, но мне простолюдинам любого возраста «выкать» невместно.
— Не доложил, — виновато потупился он. — Вы Андрея Андреевича завсегда привечаете.
— Понимаю, — кивнул я. — Андрей Андреевич? — повернулся к старику.
— Я! — с надеждой на лице закивал мужик. — Как есть я, Ваше Высочество! Камердинер ваш, пятнадцать лет верою и правдою!
— Не помню, — признался я.
— Ох горюшко-то какое! — протяжно поделился скорбью он и пополз ко мне на коленях, заламывая руки. — Пятнадцать лет верою и правдою…
Сейчас он будет целовать мои дорогущие сапоги. Это что, слуга мой?
— Соплю-то прибери! — не выдержал казак. — Ишь, барыня какая сыскалась! Это чего же, Его Императорскому Высочеству каждую вошь помнить⁈
Николая «императорским высочеством» называют все, кому он не разрешил обращаться по-другому. Меня в присутствии Никки зовут просто «высочеством», но, если Николая рядом нет, допускается применять «императорское высочество» и ко мне. Применяют, я полагаю, для демонстрации лояльности и чтобы сделать приятно.