Плачущий — как и почти все на корабле — Андреич ждал меня у входа в часовню. Дождавшись поднятых на меня красных глаз и оценив сырость бороды, я вздохнул:
— Мир уже не будет прежним.
— Как есть не будет, Георгий Александрович, — всхлипнул камердинер. — Вы уж нас не бросайте теперь.
— Не брошу, — пообещал я.
Будто у меня выбор есть. Приблизившись, Андреич прошептал, лихорадочно блестя глазами:
— Шевич говорит — специально вы японцев подговорили Николая Александровича того.
Совсем больной? Подавив порыв бежать и лично бросать идиота за борт — это только добавит его словам легитимности в глазах окружающих — я уточнил:
— Кому говорит?
— Его сиятельству Барятинскому говорили-с, — принялся перечислять Андреич. — Его сиятельству Оболенскому, его сиятельству Кочубею, его высокопревосходительству генералу-майору Курбатову.
— Евгению Николаевичу Волкову? — заметил я недостачу «ВИПов».
— На гауптвахте он, вместе с пятью казаками, — поведал Андреич. — За халатность судить будут.
Стрелочников нашли и без меня, а теперь нужно собирать оставшихся и снимать с себя подозрения.
— А ты откуда знаешь? — спросил я Андреича.
Может уже и этого подговорили меня на неосторожные движения спровоцировать?
— Остап подслушал, — развел он руками.
И этого тоже подговорили? Ноги слабеют, и это нифига не от качки. Ладно, разберемся — все равно «планерку» собирать.
— Передай всем тобой упомянутым, чтобы через пятнадцать минут собрались в кают-компании. Кликни и вице-адмирала Басарагина, попросив его взять политические карты Азии и мира. Без меня попроси не разворачивать. Василия Николаевича Курбатова попроси прийти последним, через минуту после меня.
— Слушаюсь, Георгий Александрович! — поклонился Андреич и пошел выполнять приказ.
Слова Шевича — это просто слова. На долгой дистанции они растеряют опасность — не станет же Александр III и его женушка влезать в порядок наследования из-за ПОДОЗРЕНИЙ? В теории-то могут, но я же теперь их единственный взрослый сын, а это даже для элиты элит что-то да значит. Александр с большей охотой передаст трон прямому потомку — мне, чем потомству своих братьев, дядьёв и прочим Романовым. Может захотеть передать второму прямому наследнику — маленькому Мише, но в 94 году, когда Александр умрет, Миша будет еще подростком. Но конкретно здесь и сейчас слова Шевича могут связать меня по рукам и ногам — упрутся «ВИПы», со всем почетом запрут меня в каюте и будут плясать под дудку Дмитрия Егоровича под предлогом «ожидания указаний из столицы». Момент будет бездарно похерен, и Империя прямой дорогой попрет туда же — к русско-японской войне. И мне тогда придется жопу рвать, чтобы этот «полезный» конфликт выиграть, не став мировым посмешищем. И еще один момент: возвращаться в Петербург почетным пленником высокородной свиты и возвращаться с блестящей дипломатической победой, с прижатой к ногтю свитой — две огромные разницы, которую пауки из Питерской банки заметят и сделают выводы.
Сходив к себе и переодевшись с помощью Федора, я посмотрел в иллюминатор — в порт набивались одетые в белые одежды японцы, припаркованные в бухте корабли приспустили знамена. Японцы объявили национальный траур, а значит Император Муцухито уже должен быть в пути. К его возвращению мне нужно сделать так, чтобы хреновы соратнички позволили нам душевно поговорить часик-другой, потому что я им совсем не доверяю. Прямая измена — дело сомнительное, но в эти времена ее критерии расплывчаты. Так, например, союзным странам принято приоткрывать «внутреннюю кухню». Кроме того, для львиной доли дворян дворяне даже вражеской, находящейся с Россией в непосредственной войне, страны гораздо ближе собственных простолюдинов-соотечественников. А еще здесь активно верят на слово, и в большинстве случаев это не приводит к негативным последствиям. Но если какой-нибудь Оболенский, любитель заложить за воротник и покурить опиума, расслабится в компании какого-нибудь англичанина и перескажет ему мой разговор с Муцухито? Совершенно без задней мысли, без выгоды для себя, просто из классовой солидарности и на правах байки? Тут же жопа мира, ну какое до нее дело этому замечательному британцу?
Тот потом побежит в посольство — англичане первые додумались до строительства национального государства с национальными интересами — и через пару дней в Лондоне все уже будут знать о моих планах и примутся их давить в зародыше.
В каюту вошел Андреич:
— Георгий Александрович, все обещали быть.
— Спасибо, Андреич, — поблагодарил я.