Проходя под аркой, я испытал совсем не триумфальный трепет — я действительно дома! Тот же самый город, та же страна, те же люди, тот же воздух, то же небо над головой! Воздух отличается — несоизмеримо чище, но, когда благодаря моему мудрому правлению народ массово пересядет на автомобили, а вокруг вырастут неисчислимые корпуса заводов и колоссы градирен «атомок», этот недостаток быстро исправится!
Воздух наполнился колоколами — не в мою честь, а тоскливо и протяжно — по Николаю. Раньше я расстраивался, когда брат отбирал у меня внимание окружающих, но теперь я спокоен: пусть я начинаю свою победную поступь (буквально!) по Родине с тяжелыми для окружающих чувствами, но триумфов у меня впереди предостаточно! Ужасно циничная мысль, да.
Выбравшись с набережной на улицу, мы погрузились в коляски: грязища совершенно замечательная, пешком идти себе дороже. Если поднять взгляд от дороги, они упрутся в свежеокрашенные каменные и деревянные домики, которые я частично узнаю — время уничтожило далеко не все. Центр — в эти времена еще не «исторический», а совсем новый! — порадовал мощеной дорогой и совсем уж знакомыми домами. Дома — чужие, но ощущения как от своего!
А еще всю дорогу до Успенского собора я вглядывался в лица, пытаясь высмотреть отблески будущей гражданской войны. Народоволец с нитроглицериновым чемоданом — это фигня, потому что громкое и безумное меньшинство народные массы на борьбу одной только пропагандой поднять не может. Может и глупо было ожидать другого, но все лица как одно взирали на меня с восторгом. Военные в мундирах, купечество в солидных костюмах, мещане в костюмах из магазинов готового платья, крестьяне в длинных белых рубахах и зипунах. Лаптей не вижу, все в нормальной обувке — грязной, ну так всю ночь дождик лил, на верхней одежде ни пятнышка. Обязательно заеду в несколько деревень по пути в Петербург — и не в «потемкинские», а настоящие. Предполагаю тоскливое зрелище, но у страха глаза велики: будучи поначалу напуганным и растерянным, я накручивал себя сверх всякой меры, но реальность оказалась на удивление благосклонной. Да, табакерка. Да, нитроглицерин. Да, Троцкий с Лениным. Да, серпентарий вместо нормального самодержавия. Но мне же благоволят Высшие силы, у меня даже физиологическое доказательство есть! Одна задушевная беседа с Императором, немножко очень циничной и вызывающей стыд конвертации крови Николая по выгодному курсу, и по мировому океану пошли умопомрачительных размеров волны! И это сейчас, во время веселой прогулки. Неужели дальше оплошаю и наделаю ошибок? Главное — не зарваться и не уверовать в собственную непогрешимость и воплощать на практике конфуцианские идеалы правителя. Кстати о Конфуции…
— Много ли китайцев живет в Приморской области, Николай Иванович? — обратился я за справкой к генерал-губернатору.
— Точно никто не скажет, Ваше Высочество, — поморщился он в ожидании порки. — Тысяч двадцать-тридцать наберется.
— И всех били? — вежливо поинтересовался я.
— А что мне делать было, Ваше Высочество? — грустно посмотрел на меня генерал-губернатор. — Картечью по скорбящим по цесаревичу людям стрелять?
Нагло, зато честно — это можно ценить.
— Только плохая власть отдает приказы, которые невозможно выполнить, — покивал я. — Жалко китайцев — это же наши подданные. Ну чем они провинились? Тут же многие вот, прямо соседями живут. Сегодня вместе по дрова поехали, а завтра ты его по роже бьешь за то, что сделала старая крыса за тыщу верст отсюда.
Нету понимания, по глазам вижу. Меняем вектор:
— Впрочем, от ярости жена на мужа со сковородой полезет.
Генералитет с присущей ситуации громкостью посмеялся, военный губернатор воспользовался моментом:
— Войска к границам перебрасываются со всей спешкой, которую позволяет состояние дорог, — для наглядности кивнул на вновь сменившую брусчатку грязь. — Два с половиною батальона. Сибиряки доберутся через неделю — четыре батальона. Казаков…
Выслушав перечисление, я удовлетворенно кивнул — это же типа учения, а не «стояние на Амуре», и пестрая солянка из всех, кто попался под руку, да еще и неожиданно поднятая — считай, боевая тревога — позволит мне как следует окунуться в актуальное состояние армии и прикинуть чем я могу ей помочь.
Дружно помолившись в соборе за упокой души Николая, мы оставили гроб подданным для слез и прощаний — сердобольный у нас народ все-таки — и отправились выполнять программу посещения. Мой первый рабочий день в качестве цесаревича!