3. К чему приводит подобная сумятица представлений
Эту сумятицу разнообразных представлений отражают гимны, которые мы поем, то, как мы проживаем церковный год, а также наши похоронные обычаи (в том числе кремация). Кратко объясню, что я имею в виду.
Во–первых, наши песнопения. Если быстро проглядеть обычный сборник гимнов, можно найти там немало представлений о загробной жизни, которые ближе к Теннисону или даже к Шелли, чем к ортодоксальному христианству.
эти слова написал благочестивый христианин Джон Кибл, но тут он теряется — причем теряется не в христианстве, а подобно капле в океане, о которой говорит буддийская эсхатология.[38] А вот его соратник по оксфордскому движению, Джон Генри Ньюман, который пишет почти гностические строки:
Думал ли Ньюман на самом деле, что в какой–то прежней жизни — будь то до зачатия или в раннем детстве — общался с ангелами, а затем должен возвратиться к такому состоянию? И затем — хотя образ одинокого странника, которого «благой свет» ведет через болота и по утесам, крайне романтичен, — неужели он действительно думал, что этот мир и нынешнюю жизнь можно назвать всего–навсего словом «ночь»?[39]
Или как мы должны отнестись к яркому платонизму гимна «Пребудь со Мной», который кое–где все еще пользуется популярностью:
Есть множество гимнов и песнопений, которые выражают эту же идею; можно вспомнить, например, «Душа моя, там есть страна…» Воэна или «О, Земля чистого наслаждения…» Исаака Уотса. Для меня Уотс предпочтительнее: в конце концов, он опирается на библейскую типологию — на пересечение Иордана и вход в Землю обетованную, — в то время как Воэн представляет нам откровенно платонический мир с его верхом и низом, и, как мне кажется, христианское содержание там носит лишь косметический характер. Быстро просмотрев сборник гимнов, я нашел и десятки других примеров, и не все тут можно объяснить только отбором текстов в тот исторический момент, когда богословы увлекались такими представлениями.
Или вот рождественский гимн «Ясной ночью…», последние строки которого звучат так: