«…Признавая Шлихтера… весьма вредным для общественного порядка и спокойствия, я полагал бы удаление его из г. Киева необходимым…»
На столе зазвенел телефон — красивая обновка, похожая на дорогую узорчатую шкатулку.
— Только что Шлихтер провозгласил с балкона думы решение революционного комитета о вооруженном восстании! — прокричал в трубке растерянный голос.
Штаб-ротмистр правой рукой резко нажал на пуговку внутреннего звонка для вызова подчиненных…
В третьем часу дня в зал, где находился коалиционный комитет, вбежал бледный Вакар.
— Войска! — с нескрываемым волнением произнес он. — Здесь, за думой!
Воцарилось тревожное молчание.
— Я пойду к ним, — глуховато, но твердо произнес Александр.
Неожиданное решение вызвало растерянность. Следует ли идти? Не лучше ли не трогать войска?
С балкона донеслись чьи-то восторженные слова, одобряющие «мудрый» манифест.
— Глеб Максимилианович, дорогой, товарищи, возьмите под контроль балкон, — нахмурился Александр и, быстро отыскав черную лестницу, спустился во двор.
Солдаты переминались с ноги на ногу, щурясь от яркого солнца. Перед строем нервно, очевидно ожидая указаний высшего начальства, прохаживался офицер.
— Товарищи солдаты! — приближаясь к ним, на ходу обратился Шлихтер, невольно разглаживая борта пальто, словно и на нем была форменная одежда.
— Что вам угодно? — нахмурился офицер.
— Я хочу поговорить с вами.
— Кто вы такой?
«Большевик», — чуть не промолвил Александр, но передумал.
— Член коалиционного комитета. Представитель таких же рабочих и крестьян, какими недавно были ваши подчиненные.
Серая масса заволновалась.
— Тихо! — приказал офицер. — Что это за комитет? Какие его полномочия? Оставьте!
— Пусть говорит, — раздалось несколько голосов. — По конституции объявлена свобода слова!
— Товарищи, народ России… — не теряя больше времени, начал Шлихтер. Он в простых выражениях пересказал программу РСДРП, невзирая на попытки командира помешать его речи. И закончил: — Товарищи солдаты! Не поднимайте же вооруженной руки против своих братьев-рабочих! Ведь борются они не только за свои, но и за ваши интересы!
— Р-рота, смирно-о! — зло и растерянно скомандовал офицер. — Напра-во! Шагом…
И отвел солдат. Они шли, сбиваясь с ноги, оглядываясь на смелого человека, стоявшего во дворе с непокрытой головой. Шлихтер поспешил назад, в помещение думы.
Собравшиеся в зале обрадованно повернулись в сторону вошедшего председателя. И в этот же миг за окнами на площади пропела труба и громыхнул ружейный залп…
Александр бросился на балкон. Страшная картина предстала его глазам! С одной стороны в толпу врезался казачий эскадрон. С другой — по людям палила с колена, возможно, та рота, с которой он только что говорил…
— Казаки!
— Что вы делаете?!
— К оружию!
Крики шарахнувшейся в разные стороны толпы снова на миг потонули в громе залпа. Еще сильнее закричали раненые. В нескольких местах недружно затрещали револьверные выстрелы обороняющихся.
Многотысячная толпа на глазах редеет. Площадь усеяна телами… Картина казалась дикой и неправдоподобной.
Последнее, что увидел Шлихтер, — группа рабочих с красными флагами почти бегом ринулась навстречу казакам.
Чьи-то руки потащили ошеломленного Александра в зал.
— Нужно немедленно уходить! — почти закричал Кржижановский.
Шлихтер с возмущением повернулся. Но Глеб смотрел решительно.
«Конечно, конечно… Что можно сделать в этот момент?!» — лихорадочно стучало в голове.
Выстрелы долетели откуда-то из соседних улиц.
Кто-то из оставшихся членов комитета тут же, в помещении, сжигал списки записавшихся в народную милицию.
На площади снова зацокали копыта лошадей.
— Александр Григорьевич, я буду ждать вас? — вопросительно шепнул Вакар. Он уже оправился от первой растерянности, и в нем заговорил старый подпольщик. Сейчас, имея удостоверение сотрудника легальной газеты, нужно выскользнуть, не выдав своей связи с комитетом.
Шлихтер кивнул.
В зале оставались немногие, и они поодиночке исчезали.
Шлихтер понял: увлекшись разгромом толпы, военные упустили из виду помещение думы, выход из нее во двор. Но в любую минуту сюда могла ворваться полиция или еще хуже — погромщики. Он тоже направился к выходу, стараясь подавить нарастающее волнение.