— Помашите ему.
Она несколько раз взмахнула рукой.
Шлихтер не сразу понял, почему его зовут, но кто-то из окружающих, показывая одними глазами, чуть слышно проговорил:
— Ильич…
Александр энергичнее заработал локтями, пробираясь, как на маяк, на ласково-приветливую улыбку человека, сразу же показавшегося хорошо знакомым.
Крепкое, энергичное рукопожатие. И без обиняков вопрос:
— Записались?
— Нет.
— Запишитесь. Непременно! Вы все, конечно, знаете, но… вот, возьмите на всякий случай тезисы выступления.
Несмотря на чрезвычайное волнение от неожиданного знакомства, Шлихтер сразу же отметил, беря в руки небольшой листочек бумаги, как все продумано, заранее рассчитано!
Ленин, еще раз сильно сжав руку, произнес только одно слово:
— Рад!..
Шлихтер тут же пробежал взглядом текст тезисов. Все подчинено одному — разоблачению натиска на рабочий класс и крестьянство кадетов и правящей бюрократии. Все то, о чем и самому хотелось говорить.
А докладчик, достославный Водовозов, уже кончает выступление. Публика слушает с напряженным вниманием.
— Итак, нам не простит история, если мы неразумными, ультрареволюционными деяниями допустим разгон Государственной думы. Вспомните, каким долгим и трудным путем шли мы к власти, — да, да, я не боюсь произносить это слово! И вот мы…
Шлихтер невольно вспомнил…
…Уже в Финляндии он получил от друзей пачку выходивших в Киеве газет. С жадностью набросился на них, все еще живя тамошними недавними событиями. С удовлетворением увидел в «Киевском слове» статью Вакара «Две демонстрации» — убедительный анализ выступления киевских пролетариев и затем черносотенной «партии порядка». А в одном из ноябрьских номеров «Киевской газеты» прочитал любопытнейший отчет о первом заседании Совета делегатов рабочих города Киева. Там, между прочим, приводились слова какого-то оратора: «Рабочая социал-демократическая партия существовала и боролась задолго до 17 октября. У нее и тогда была определенная программа. А где же были тогда либералы? Они прятались под кроватью, а теперь пользуются результатами нашей борьбы…»
«Надо использовать этот факт и этот образ, если доведется выступить», — подумал Шлихтер. А Водовозов между тем заканчивал:
— Таким образом, сотрудничество правительства с обществом путем участия в министерстве представителей, пользующихся общественным доверием, неизбежно. Я полагаю, что моим докладом эта мысль подкреплена полностью. Благодарю за внимание!
Под умеренные аплодисменты он оставляет трибуну. Открываются прения.
— Нам известно, господа кадеты, о секретной миссии лидера вашей партии Милюкова к градоначальнику Трепову, — с места в карьер начал, видимо, еще неопытный, но прямодушный оратор, очевидно, представитель какого-то завода.
— Молодец, товарищ! Не в бровь, а в глаз! — возбужденно воскликнул Ленин.
Шлихтер почти не спускал с него глаз и любовался его необычайной живостью, мгновенной реакцией на каждый нюанс в речи говорящих, еле сдерживаемым желанием ринуться в схватку.
— Не извращайте! — завопил кто-то из «чистой» публики.
— Правильно!
— Хватит кровопролитий! Да здравствует конституция!
— Долой подлых обманщиков!
— Кто отдал приказ «патронов не жалеть»? Генерал Трепов!
— Позор Милюкову и компании!
Зал содрогался от выкриков. Наконец настойчивая жестикуляция председательствующего утихомирила его.
— Слово предоставляется члену Государственной думы от Костромской губернии Огородникову, — объявляют со сцены.
Это «левый» кадет, адвокат. Этот умеет говорить!
— О каком соглашении с правительством здесь идет речь? — в голосе оратора появляется задушевность, которая не раз располагала к нему публику на судебных процессах. — По инициативе одного из многих — я подчеркиваю: многих! — представителей власти состоялись всего-навсего частные переговоры осведомительного характера.
Шлихтер взглядывает на Ленина. Тот — весь внимание, и в то же время хитроватая улыбка не сходит с лица, в глазах слегка затаенный смешок. Суровое лицо Александра, возмущенного и Огородниковым, и тем, что то в одном месте, то в другом раздаются возгласы «Браво!», теплеет.
Чуть поодаль какой-то раскрасневшийся рабочий говорит другому, молодому, но с сединой на висках:
— А, пожалуй, правильно: переговоры и соглашение — вещи разные.
Тот, с сединой, нерешительно повел плечами. Слово предоставляется следующему сладкопевцу.
— Что же со мной? — заволновался Ильич. — Может, не записали? Надо бы узнать.