Проводник ладонью потер щеки, явно пряча лукавую усмешку.
— София Павловна, — он сделал паузу, подчеркнув этим, что знает прибывшую, но лица грузин остались невозмутимыми. — Мы ждали вас завтра, потому Евгения Самойловна осталась в типографии. Там и Енукидзе. Сейчас мы туда пойдем. Но — вопрос: сколько вас всех?
— Шестеро.
— Разделитесь, и остальные пусть идут за нами по двое-трое на максимально большом расстоянии…
Провожающий давал еще какие-то конспиративные советы, а София, удивляясь его осведомленности, не могла отогнать от себя мысль: «Что-то в нем знакомое! Не виделись же, кажется, никогда… Или была какая-то случайная встреча?»
— Сережа, — незнакомый протянул клочок бумаги, — отдашь маме или отцу — все равно. И скажешь, что завтра к вечеру приду. Ну, друзья, тронулись!
Со света на дворе какую-то минуту вообще нельзя было ничего увидеть. Только сразу же дохнуло пьянящей легкой волной ветра с озерной влаги. Первыми вырисовались из темноты звезды и вдали тусклое зарево от газовых уличных фонарей Выборга.
Затем Сергей увидел, как темные фигуры сошлись, пошептались о чем-то и направились к городу…
Так в Финляндии появились большевики-грузины, наборщики и печатники из бакинской искровской подпольной типографии «Нина», нынче работающие в легальной петербургской электропечатне «Дело» — София и Сильвестр Тодрия, Вано Стуруа, Вано Болквадзе, Караман Джанш и Макарий Гогуадзе. По поручению ЦК техническую часть выпуска нелегальной газеты в Выборге возглавил Семен Енукидзе, приглашенный Красиным.
В день приезда наборщиков Евгения по просьбе Семена задержалась в типографии. Это была отдельная комната, арендованная в типографии местной шведской буржузной газеты (финские социал-демократы посодействовали этому, а в своей подпольной «шлепалке» постоянного приюта не гарантировали). Александр уехал в Петербург — нужно было привезти окончательный ответ о готовности печатания там газеты с изготовленных в Выборге матриц.
Домой они возвратились почти одновременно на следующий день к обеду. Евгения только собралась стряпать, когда вошел муж.
— Так ты знаешь, кто у нас был вчера? — бросилась она к нему, но неожиданно повернулась, подбежала к столу и вытащила из-под скатерти маленькую записку. — Ильич!
— Его связной передал в комитет, что Ленин приедет в Выборг, да понимаешь, не успел я… Зато с печатаньем все улажено окончательно! Так о чем он с тобой говорил?
Она рассмеялась:
— Я ведь тоже дома не ночевала! Мы с Енукидзе все подготовили, что могли, к приезду бакинцев, а они как раз и заявились среди ночи.
— Прекрасно! — Шлихтер оживился. — Значит, не сегодня-завтра начнется… Постой, а кто же их от нас проводил в типографию?
— Ленин! — Ее лучистые глаза стали совсем веселыми. — Он, оказывается, сидел у нас, ожидая тебя или меня, а потом и ушел с ними. И знаешь, — рассказывая, она уже возле плиты управлялась с кастрюлей, — в типографию не зашел, остался инкогнито. Мы все там изрядно перетрусили: что за неожиданный проводник?! Говорю: «Может, Ильич? Он должен вот-вот появиться». А Соня Тодрия твердит: «Да нет же, я его раньше видела, не он. Но, — говорит, — кто-то из близкого круга, вот встречала где-то и все!» Я только дома убедилась, когда записку прочла: он…
— Вот видишь, Женютка, что такое искусный грим!
— А голос? Такое характерное произношение и сумел скрыть… Талант, Сашко, талант! У тебя вот всегда одно и то же выражение лица — удивляюсь, как тебя до сих пор никто не опознал.
— Ну, ладно, — добродушно заворчал Александр, прочесав бороду, — над кем бы ты подтрунивала, если б не я!
Он подошел, заглянул в кастрюлю.
— Что тут у тебя — скоро дело будет? Ты готовь побольше да повкуснее, раз Ульянов придет… может быть, и с Надеждой Константиновной.
— Они вдвоем здесь?
— Кажется. Кстати, тебе сообщили, что он теперь Иван Иванович?
Владимир Ильич появился, когда солнце коснулось колючих верхушек елей на западе. Шлихтеры услышали, как он веником тщательно обметал дорожную пыль с круглоносых ботинок. Отворив дверь, ожидали его в сенях. Переступив порог, он развел руками и с улыбкой проговорил:
— Что ж, не взыщите, но я снова к вам!
— Не взыщите и вы, дорогой Владимир Ильич, но вчера мы никак не могли быть дома, — взяв под руку, проводил его в комнату Шлихтер.
— Что в Питере? Я все-таки на сутки отстал здесь без связи. Позволите? — он повернулся к хозяйке, показывая, что хочет снять пиджак.
— Конечно, чувствуйте себя свободно. Как дома, — она кивнула на мужа, который был в застиранной домашней рубахе с подвернутыми рукавами.