— Вот и прекрасно! Но у меня к вам еще одна просьба есть. Приватная, так сказать… Вы, говорят, довольно хорошо изучили Выборг. А я новичок. Хотелось бы познакомиться с ним поосновательней.
— Приглашаете гидом?
— Считайте так. Походить хочется…
— Ваше предложение очень кстати, — шутливо отозвалась от плиты Евгения. — Сашко совсем превратился в книжную закладку!
— Спасибо за приглашение, Владимир Ильич, — загорелся Александр, — будем вдыхать побольше кислорода по украинской поговорке: «Друзьям на здоровье, врагам на безголовье!»
Гостиница «Бельвю» — недалеко от выборгского вокзала. Небольшая, тихая. Чаще ее называют «Немецкой»: ее владелец немец Константин Францевич Эренбург. Здесь и снял номер Иван Иванович со своей замкнутой женой. Ни хозяин, ни постояльцы не нашли в этой паре ничего примечательного. Она домоседка, а он часто один уходит куда-то.
И в этот день после обеда он ушел один. Когда по булыжной Рыночной площади подходил к Круглой башне, возведенной из каменных глыб, навстречу ему направился мужчина примерно такого же возраста. Они обменялись рукопожатиями.
— А погодка для прогулок — как по заказу! — Владимир Ильич радостно подставил лицо солнечным лучам.
Некоторое время они шли молча, поглядывая по сторонам. Наконец позади остались кривые узкие улочки старого города с массивными каменными постройками. И тут же начались гряды, усыпанные валунами, поросшие темно-зелеными елями, золотистой сосной, высоченными лиственницами, сказочно могучими дубами.
Поднялись выше, и перед взором простерся Выборг.
— А вон там, видите, — Ленин показал рукой, — если не ошибаюсь, гора Папула. Финские товарищи рассказывают, что совсем недавно на ней собирались сотни рабочих с красными флагами, после митингов устраивались оттуда шествия…
Шлихтер заметил:
— Да у вас об этом городе сведений немало! Какой же я для вас гид?..
Ильич довольно рассмеялся.
— Ведь здесь живет товарищ, более того — друг, с которым мы в Шушенском три года ссылки коротали, путиловец Оскар Энгберг. Он мне там еще нарассказывал о здешних местах и нравах. Видели у Надежды Константиновны серебряную брошку в виде книги. Это он изготовил из крышки своих часов и подарил…
Обходя валуны, они не спеша продвигались в сторону бывших укреплений. Не знойный, но хорошо прогретый воздух был напоен хвойным запахом. Дышалось легко. Разговор перескакивал с одной темы на другую, был непринужденным, но все равно возвращался к самому главному, о чем заботились в эти дни и Ленин, и многие большевики, — к газете.
— А что, Владимир Ильич, правду говорят, что в первый же день приезда в Петербург вы пошли па братскую могилу жертв девятого января?
— Было… — Ленин остановился. Лицо его посуровело. — А что в Киеве, — после октябрьского расстрела?
Шлихтер глубоко вздохнул.
— Меня до сих пор терзает мысль, что я преждевременно уехал за границу.
— Уверен, что нет. В тюрьму и ссылку снова попасть еще успеется!
— Вы знаете, на другой день после расстрела на Думской площади я как мог изменил свою внешность и побывал в нескольких моргах. Тогда многие так ходили, искали своих близких…
Шлихтер умолк. В памяти возникло холодное помещение, серые каменные лежаки. На них трупы в позах, в которых застигла их внезапная смерть. Как вот этого — скрючившегося в три погибели, маленького, с узким лицом, напоминающим мордочку хорька. Так это же филер Вася, Василий Ханенко. Да… Волк брал-брал, пока и самого не взяли.
Ленин тоже долго ничего не говорил. Затем, как бы освободившись от чего-то, громко и живо произнес:
— Вот в «Пролетарии» и нужно будет как можно глубже осветить опыт пятого года! Без такого анализа нам не удастся разоблачить меньшевистско-кадетско-эсеровские идеи.
Путники остановились около приземистого валуна. Ильич удобно уселся в выемку, напоминающую кресло. Шлихтер, как-то незаметно для самого себя, тихонько запел протяжную и грустную украинскую песню:
Ой, не ходи, Грицю,
Тай на вечорницi…
И тут же умолк. Но Ильич живо откликнулся;
— Пойте, пойте! Великолепные песни вашего народа! А почему же это Грицю заказано ходить на вечерницы? — спросил совсем серьезно.
Александр несколько смущенно, но с улыбкой ответил песней же:
Бо на вечорницях -
Дiвки чарiвницi.
Шлихтер не мог подумать, что через некоторое время Владимир Ильич иронически использует в своей статье слова из этой песни, адресуя их одному несостоятельному социологу…