— Жена! — в один голос ответили те.
— Ну вот видишь… Зачем обижаешь меня?
— А если мой Сашко тебя на дуэль вызовет, что тогда запоешь? — нарочито не сдавалась Евгения.
— Дуэл?! — Караман засверкал глазами, хватаясь за пояс на черной рубашке, хотя никакого кинжала на нем, конечно, не было. — Давай дуэл, Думаешь кавказский дижигит испугался?
Все хохотали. Уже не раз затевался подобный шуточный разговор из-за того, что грузины в слове «Женя» никак не могли выговорить букву «я».
Они всегда обедали в обнесенном глухим забором дворе типографии — тихом, зеленом. Соня Тодрия ушла за обычной здесь едой — ржаным хлебом, картошкой и молоком. Принесла и рыбу.
Черный, курчавобородый Сильвестр Тодрия, муж Софьи Павловны, подложив под голову камень, смотрел черными, блестящими глазами прямо на солнце.
— Эй, Сильвестр, я думала, что только орлы могут смотреть на солнце! — пошутила Евгения.
— Мы, грузины, живем по соседству с орлами. А с кем поведешься, от того и наберешься! — ответил неторопливо Тодрия, и все заулыбались, прищелкивая языком. — Не могу на него наглядеться. Ты знаешь, когда мы были в Баку «конягами», поверишь, месяцами не вылезал из подпольной «шлепалки».
Рабочие, еще в Баку печатавшие «Искру», прекрасно понимая величайшую важность новой работы, избегали появляться на людях лишний раз. И у них возникло ощущение, подобное тому, от которого никак здесь не мог избавиться Шлихтер. Они знали, что в декабре прошлого года чрезвычайный сейм выработал законы о гражданских свободах, и сенат пока не позволял русской политической полиции вторгаться в пределы Великого княжества Финляндского. На фоне общего положения в России это выглядело внушительно и в то же время настораживало какой-то непрочностью, временностью.
Наконец возвратилась с полной корзиной веселая Соня Тодрия.
— Нет Александра? — поинтересовалась сразу же.
— Если статья написана, к вечеру появится. Будем ждать, — ответила Шлихтер.
Она села обедать вместе со всеми.
— Хорошая еда тем плоха, что она скоро кончается! — сказал Караман.
Заглянул финн Коссонен, постоянный рабочий этой типографии, молчаливый, даже угрюмый, но необычайно отзывчивый человек. Хозяин считал его присутствие в арендованной комнате достаточным, чтобы самому туда не заглядывать. Выбор оказался более чем удачным: Коссонена рекомендовали и местные социал-демократы. К нему иногда наведывалась жена, светлоглазая Кристина. Никто не понимал, о чем они говорили, но все с удовольствием угощались принесенными ею знаменитыми выборгскими кренделями. И сегодня Вано Болквадзе пошутил:
— Лучше бы Кристина пришла.
И все-таки сквозь шутки и смех просвечивало нетерпение.
Разговаривая, никто не обратил внимания, что на улице перед типографией послышался стук конских копыт и колес легкого чухонского экипажа. Он на минуту утих, затем снова раздался и быстро отдалился. Тут же из дверей, ведущих во двор, показалась статная фигура Шлихтера.
— О! Ну что? — почти все бросились ему навстречу.
Он молча вынул из внутреннего кармана пиджака несколько сложенных пополам листков в клетку, протянул секретарю.
— Кротам революции — самые сердечные приветы!
Евгения с укоризной остановила мужа:
— Сашко, товарищи могут обидеться.
— Ты что, Женя, — сразу же возразил Стуруа. — Ильич называл нас так еще в письме в «Нину», когда мы его лично не знали. И не обижались — правильно говорил! — Он четким движением согнутого указательного пальца провел по узким усам под горбатым носом.
— Веселое слово услышать — очень хорошо, — серьезно заметил молчавший Макарий.
Стуруа, обращаясь к Шлихтерам, продолжал:
— Кроты, наверное, и то на свежем воздухе чаще бывали! Как Семен сказал одному в Москве, принимая на работу: «Будешь выходить из подвала полтора раза в месяц».
— Это как же? — удивился Александр.
Грузины, знавшие эту историю, рассмеялись, а Вано разъяснил:
— То есть три раза в два месяца! Теперь засмеялись и Шлихтеры.
— «Нину» еще называли «всероссийской печкой», которая согревает весь российский пролетариат.
— Да, меткое слово — это очень хорошо, — как бы про себя повторил Макарий.
— Кстати, не забывать: Ильич интересовался, не испытывают ли наши гости в чем нужды, — вспомнил Александр.
— Что ты ему ответил? — спросил Стуруа. — Почему не сказал, что ждем больше работы?
— А вы пока не сетовали…
— Ай, послушай, Вано, — весело воскликнул Тодрия, — напрасно такое говоришь: сам болтаешь, а работа стоит. Пошли, кроты. Это тоже «всероссийская печка», ей нельзя гаснуть…