И все-таки сошел на станции не без тревоги в душе…
А она оказалась напрасной! Уже после тайного митинга и подпольного заседания комитета РСДРП Александр Григорьевич на квартире у незнакомого служащего мастерских Рязано-Уральской дороги совершенно спокойно искусно зашивал в галстук мандат, свидетельствующий о том, что он, Никодим, избран делегатом на экстренный партийный съезд с решающим голосом. Фактически там ему придется представлять всю губернскую организацию.
Хозяин, извинившись, куда-то ушел. А возвратился, напевая:
Кончилась работа,
С плеч долой забота.
Мастеровой народ,
Поднимайся на господ!
— Это мы, товарищ, в пятом на улицах пели, а теперь вот только в доме, да и то с оглядкой… Ну да еще поживем — попоем.
В руках у него было лукошко. Он молча поднес его гостю. Тот с недоумением приподнял пучок сена сверху и увидел необыкновенных размеров яблоки.
— Что это?! — воскликнул изумленно.
— Яблоки, — беззвучно засмеялся хозяин.
— Ну и ну… Да где они такие выросли?
— А здесь же, в Козлове, в Донской слободе. Хотите, познакомлю с вырастившим их?
— Кто же он, этот чудотворец?
— Мастер часов и сигнальных аппаратов на участке Козлов — Лебедянь. Иваном Мичуриным зовут.
— Нет, помилосердствуйте, это немыслимо. — Шлихтер взял одно яблоко — слегка ребристое, белое и с белыми подкожными точками. — Да ведь в нем будет…
— А Иван Владимирович так и назвал его: «антоновка полуторафунтовая». Уж как он это вывел — не объясню. Это я вам на подарение у него попросил. Да вы не смущайтесь! Детишки-то наверняка у вас есть — какого лучшего подарка… Так, может, познакомитесь?
— Рад бы, однако…
— Человек он свой. Сказывал как-то, из гимназии его выгнали «за непочтительность к начальству». А давеча предлагал Департаменту земледелия приобрести в государство его опытный участок, подобного которому, говорят, в России нет. Отказали. Да еще и отругали. А попы-то наши чуть не анафеме предали. «Не кощунствуй, не превращай божьего сада в дом терпимости!» Это, видите, за то, что Иван Владимирович разные сорта скрещивает да новые выводит.
— Узнаю, узнаю тебя, Россия! — сокрушенно покачал головой Шлихтер.
И так ему захотелось пойти к этому человеку, ободрить, помочь чем-то и чему-то научиться. Но имеет ли он право сделать это в нынешнем своем положении глубокой конспирации? Нет! Да и время к поезду…
И вот теперь, отъехав совсем недалеко, встревожился. Какой запах! Да ведь для сметливого местного шпика ничего не составляет догадаться, откуда запах такой… А ну как остался незамеченным «хвост» и появятся «родимые». «Пройдемте-с… А яблочки никак мичуринские?» Веселого мало… Несдобровать тогда этому удивительному человеку.
Александр напряженно обдумывал, как незаметно и побыстрее избавиться от, увы, опасного багажа — небывалой антоновки.
На станции, название которой озабоченный Шлихтер не приметил, встретился почтовый поезд, идущий из Тамбова в Козлов. Конечно же Александр не подозревал, что в одном из его вагонов сидел усатый вооруженный фельдъегерь, который вез опечатанный сургучом пакет из губернского жандармского управления. В том пакете лежала и такая причудливая депеша:
«6 марта 1907 г. № 2847. Совершенно секретно. Помощнику моему по Козловскому уезду.
По полученным мною сведениям, на социал-демократический съезд, который должен состояться в половине этого апреля, от социал-демократической фракции «большевиков» в г. Козлове должен выехать на съезд некий «Никодим»… Сообщая об этом, предлагаю Вам по г. Козлову с разработкой изложенных сведений на предмет установления личности «Никодима» о результатах поставить меня в известность… Полковник Устинов».
Помощник начальника Тамбовского губернского жандармского управления в Тамбовском, Козловском и Кирсановском уездах 10 мая 1907 года подписывал очередное донесение своему начальству. Еще раз плутоватыми глазами пробежал лист с короткой записью четким каллиграфическим почерком:
«№ 721. По сведениям, социал-демократический съезд, который предусматривался в половине апреля с. г., не состоялся. Надлежащего выезда на упомянутый съезд какого-то «Никодима» установить не представилось возможным».