Он радостно улыбнулся, шагнув из арестантской кареты к запасным путям, где их ждал поезд. Полной грудью вдохнул воздух, пахнущий шпалами, паровозным дымком и еще чем-то неизъяснимо волнующим. Нет, это же настоящая удача жизни — избрать такой путь, по которому и в пожизненную ссылку отправляешься не сломленный, не разочарованный, а верящий в радость возвращения и победы!
— До встречи в Киеве, товарищи! — воскликнул он, зазвенев наручниками на поднятых руках.
Масса людей, пришедших проститься, подалась к осужденным.
Путь преградили конные городовые.
Тогда через их стену к ногам революционеров полетели цветы…
Эпилог
Семьдесят лет. Разве когда-нибудь думал Александр Григорьевич Шлихтер, что, пройдя через подполье, тюрьмы, вечную ссылку, горнила трех революций и пламя гражданской войны, через два десятилетия строительства основ социализма, ему удастся дожить до такого хотя и почетного, но, увы, преклонного возраста! У революции удивительное свойство — вдохновлять на подвиг молодых и открывать второе дыхание у старших.
Семьдесят лет. Заканчивается огромный жизненный цикл, и человек мысленно возвращается «на круги своя», как когда-то к родному порогу, через который впервые переступил в большую жизнь. Может, старческие бессонницы и созданы для того, чтобы подводить жизненные итоги? Ох, как же они порой неутешительны! У человека с таким мощным темпераментом борца и трибуна, как Шлихтер, оказывается, много благих порывов, которые не удалось осуществить. Вот сейчас не дает покоя ставшая навязчивой идея — украинская нефть. Но о ней позже, позже, потому что Александр Григорьевич еще не ездил в Ромны любоваться, как качают первую на Украине левобережную нефть, открытую его стараниями. Белый камень известняка с темными прожилками, стоящий на его письменном столе, вот, по существу, единственная ему награда за то, что он не спасовал и убедил ученый и неученый мир, что нефть на родной его Полтавщине есть! После юбилейного вечера, который по просьбе Александра Григорьевича был очень скромным, Шлихтеры приехали на дачу в Пущу Водицу под Киевом.
— Что-то я впервые чувствую себя таким усталым…
— Сашко, — вздохнула Евгения Самойловна. — Пора уже уступать лыжню молодым.
Александр Григорьевич встрепенулся. Серые с голубизной живые глаза его посмотрели с укоризной на супругу.
— Да разве ж я когда-нибудь мешал молодежи? — И, взглянув на свои морщинистые руки с деформированными тюремным ревматизмом суставами, вздохнул. — А дел-то, дел невпроворот!
За его плечами годы беззаветного труда. Он был кандидатом в члены Политбюро ЦК Коммунистической партии Украины, академиком, вице-президентом Академии наук республики, директором Института социалистической реконструкции сельского хозяйства, руководителем Всеукраинской ассоциации марксистско-ленинских институтов, возглавлял Аграрный институт и работу научного общества «Аграрник-марксист».
Мало этого, он еще был, вместе с Юрием Михайловичем Коцюбинским, сопредседателем Комитета Большого Днепра, организовал Совет по изучению производительных сил Украины, который за два года открыл свыше семнадцати тысяч месторождений полезных ископаемых. И сейчас эта украинская нефть! Но о ней позже, позже…
Из какой-то газеты был прислан фотокорреспондент. И, несмотря на ворчание юбиляра, оставил для потомков целую серию фотографий. Это были последние снимки.
— Как ты считаешь, Женютка, на юбилейном вечере не было никаких чрезмерностей? — спросил он. — Помнишь, как Владимир Ильич в день своего пятидесятилетия благодарил, что его избавили от слушания юбилейных речей?
— Скромность Ильича известна, — ответила Евгения Самойловна. — Но и на твоем чествовании говорили больше о партии, воспитавшей тебя, а не о тебе.
Он с благодарностью посмотрел на жену. Голова ее украшена пышным шлемом седых волос. И что удивительно, он не замечал следов безжалостных лет. Сквозь невидимую паутинку морщинок просвечивало ее юное лицо, такое, каким он впервые увидел в Берне, когда они встретились на первомайской демонстрации.
— Ты что это, Сашко, до сих пор костюм не надел? — вдруг оживилась хозяйка, поправляя у зеркала прическу. — Не забудь, что у нас сегодня гости, гости…
Он вытащил из карманчика старинные швейцарские часы, узким кожаным ремешком пристегнутые к пуговке жилета.
— Сейчас будут! — проговорил задумчиво, заводя их. Гости! Сколько у них побывало людей — соратников давних революционных лет и юношей, только вступивших в самостоятельную жизнь, земляков-лубенчан и ленинградцев, москвичей, сибиряков. После десятилетий скитаний по тюрьмам, городам и весям многих можно было бы назвать земляками. Одни заявлялись нежданно-негаданно, другие предупреждали, но всех встречали с присущим людям ленинской когорты.