Министр Народного Просвещения Статс-Секретарь И. Делянов. Директор Аничков».
Делянов — это тот мракобес, который специальным циркуляром 1887 года запретил доступ в классические гимназии так называемым «кухаркиным детям», то есть детям «кучеров, лакеев, поваров, мелких лавочников и подобных им людей».
Из Киева, от генерал-губернатора, пришел телеграфный приказ:
«Исключенных из гимназии учеников выслать административным порядком по домам, в распоряжение родителей».
На казенной тройке под конвоем жандарма Сашка Шлихтера выслали в Лубны под «родительский» надзор полиции.
Наконец-то Александр получил от Евгении первое письмо.
«…Когда ты улетел, мой голубь, я поехала домой, в Каменец-Подольский. Но на вокзале в Киеве меня внезапно арестовали. Через месяц освободили из Лукьяновской тюрьмы, и я поехала на родину под гласный надзор полиции. Но только успела доехать, как опять взяли и отправили в ту же камеру, в ту же Лукьяновку, но уже по другому поводу. Теперь возникло дело Хинчука и фельдшерицы Гольденберг, которые провалились в Туле…»
При первой же возможности он написал ей только одно заветное слово, которое должно вернуть ей самообладание и веру в будущее.
«Будет!»
Он скажет ей это слово и на очной ставке. Он догадывался, что рано или поздно следователь Евецкий вынужден будет вызвать Женю.
И вот — свершилось…
Комната следователя с низкими сводами напоминала склеп. Солнце едва пробивалось сквозь пыль на немытых с сотворения мира стеклах и казалось посаженным за решетку. Следователь не сводил глаз с лица Шлихтера, когда лязгнула дверь и вошла Женя — худенькая, изящная, почти девочка. Она была в черной фуфайке. На плечах — темная, видимо, материнская шаль.
О, как засияли ее карие очи при виде Александра! Как бросилось к ней навстречу его сердце! Какой радостью осветились их исхудалые лица!
— Накоиец-то вы вместе! — воскликнул Евецкий. — Прошу садиться!
Подполковник Евецкий умел себя вести. По всему было видно, что он играет со Шлихтерами тщательно отрепетированную роль. Что все ему до тонкости известно. Что судьба подследственных уже решена. И надо только для формальности, для большего веса его аргументации кое-что уточнить, подчеркнуть, чтобы произвести впечатление блестящего мастера по распутыванию хитроумных узлов, достойного продвижения по службе.
— Боже мой! — якобы огорченно воскликнул он. — Такие молодые, почти дети. Поверьте, когда я читал ваше дело, мне казалось, что я встречусь с отпетыми злоумышленниками, а вы ну просто ангелочки! Признайтесь, что все это, — он положил сухую руку на толстое «дело», — забавки, игра в казаки-разбойники, примитивно понятая романтика. Неужели вам всерьез нравятся скучнейшие проповеди этого, дай бог памяти… да, Карла Маркса? Вы, конечно, в них ничего не поняли и поверили на слово агитаторам, которые сбили вас с толку… Вы ответите письменно на эти пять вопросов, — он протянул лист бумаги, разделенный на две части: видимо, слева — вопрос, справа — ответ. — Только правду, которую мы все равно знаем. Подпишите вот здесь… Собственноручно. И я, пожурив вас по-отечески, конечно, отпущу на все четыре стороны!
Александр и Евгения плохо слушали его, они не могли насмотреться друг на друга.
— Прошу учесть, — заметил следователь, — здесь тюрьма, а не дом свиданий. Мы вызвали вас не для того, чтобы вы могли друг друга лицезреть, а для того, чтобы помочь следствию установить истину!
— Ясно! — живо сказал Шлихтер и сделал серьезное лицо.
— Вы подтверждаете ваше знакомство?
— Да-да! — в один голос ответили подследственные.
— Вы подтверждаете, что это Александр Григорьевич Шлихтер?
— Да. И очень рада его видеть.
— Вы подтверждаете, что это Евгения Самойловна Лувищук?
— Безусловно. Идентификация полная.
— Вы и такие слова знаете? — ухмыльнулся следователь. — Похвально и в то же время огорчительно: с того, кто знает закон и нарушает его, больше спрашивается. Но это так, между прочим. Вы не сумасшедшие?
Александр и Евгения засмеялись.
— Иногда ваши друзья — социалисты любят строить из себя психопатов, а некоторые до того досимулируются, что даже по-настоящему сходят с ума!
— После допросов третьей степени? — не сдержался Александр.